Кленовый лист

И снова выплыл к борту, пополз к капитанской будке. Надо бы отдохнуть, но отчаяние охватывало парня. Катер вот-вот проплывет мимо косы, вырвется на глубину и помчится в океан.

Через разбитое окно заглянул в капитанскую будку, потом залез внутрь. Приборы, манометры, блестящий никель, рычаги. Олег, как автомат, бессознательно хватался за всяческие рычаги, дергал ручки. Даже большие часы дернул, словно хотел отцепить. Часы показывали девять минут четвертого утра.

«Стоят, или еще настолько рано?» - и оглянулся налево на солнце над самим островом. Стоят часы…

В этот момент большая волна качнула катер с такой силой, что Олег оторвался от будки и почти булькнул спиной в океан. Падая, инстинктивно ухватился рукой за какой-то рычаг с бронзовой ручкой и так дернул, что он сдвинулся с места и двинулся в щели с одной стороны щитка к другому.

Мертвый катер будто шевельнулся, что-то глухо загромыхало под ногами. Парень испугано оглянулся. Но все было на своем месте. Только палуба дрожала мелкой грохочущей дрожью. Найдя равновесие, Олег потянул рычаг назад. Дрожание исчезло. Вновь дернул на себя - зарычало. Значит, действует какая-то деталь корабля. Может, запасной мотор на аккумуляторном электричестве?

Немедленно прекратить! Аккумулятор, электричество… Где же ребята, сони несчастные?

Но когда снова поставил рычаг на место, весь катер так дернуло, что парень чуть не упал. Какая-то догадка о том, что этот рычаг может дать большой желаемый эффект, мелькнула у парня.

На щитке, в обоих конечных точках щели, по которой двигался рычаг, большими буквами были выгравированы слова: «Анкер +! Анкер -».

- Анкер - якорь! - радостно воскликнул Олег, для верности еще раз подвинул рычаг до точки с плюсом. Катер, покачиваясь, едва выбирался из волн, но не отходил дальше. Олег даже констатировал, что катер в этот момент находится на добрую сотню метров ближе к острову, чем раньше, когда он стоял на мели.

Океанские волны штурмовали его, перекатылись с носа вдоль корпуса корабля. И слышно было, как катер то срывался вместе с якорем, то снова останавливался, будто зацепившись за мель. Казалось, что под напором волн он даже выпрямился. Еще бы выровнять его немного, на какие-то считанные градусы, и тогда можно смело карабкаться по палубе до задраенного люка, откуда Олегу еще в первые минуты его появления на борту послышался человеческий стон.

Но стоило упомянуть о том стоне, как парень, не раздумывая дальше, полез-таки к люку. Теперь Олегом руководило двойственное чувство - любопытство и страх. Грудь распирало от неописуемой радости, что он все-таки застопорил якорем этот корабль. Хотя утренний холод в океане немного донимал парня, но руки дрожали от волнения, когда ухватился ими за один из вентилей задраенного люка.

Пришлось лечь на холодный металл палубы, плечом помогать, чтобы вентиль послушался его слабоватых детских рук. Со скрипом таки сдвинулся первый вентиль. Дальше он пошел крутиться значительно свободнее, даже сам с разгона прокручивался на целый полукруг.

А катер еще выше поднимало на волнах, начало чаще срывать с якоря. Теперь Олегу уже нетрудно было догадаться, что надо удлинить цепь якоря. Парень вернулся к будке, просто подвинувшись по палубе вниз. Только мгновение нужно было, чтобы отвести рычаг к себе на «плюс». Опять загрохотало, задрожала палуба: где-то разматывалась цепь. Катер медленно двинулся за волной, почувствовав свободу. Олег еще раз повернул рычаг, грохот цепи стих, катер ощутимо дернулся, как сом на удочке, и остановился теперь уже намертво привязанный на удлиненной цепи якоря.

Наконец снова добрался до люка. Открутил все вентили. О холоде забыл, душно ему становилось. К тому же и солнце пригревало сверху. Легкий ветерок наносил брызги из волн воздушной росой.

Олег слегка дернул люк на себя. Он шевельнулся, но опять лег на свое укатанное место.

- Тяжеловато, вижу, и матросам возиться возле этого хозяйства, - произнес и чуть не упал, рванув его со всей силы. Люк был на петлях.

Только теперь по-настоящему услышал безнадежно горький плач или стон. Не рассуждая дальше, опустил люк, хлопнув им о палубу, и опрометью бросился по трапу, едва осознавая, что это он спускается в трюм корабля.

Мамочка моя! Какие тут хоромы, по сравнению с их каменным строением имени Романа Гордейчука. Повсюду, в основном по углам, валялась матросская одежда, сбитая непрерывной болтанкой корабля. Между нею - расстрелянные гильзы, консервные банки, оружие.

А стон умолк. Олег оглянулся вокруг, чуть ориентируясь в этом наклонном помещении. За трапом качалась на петлях открытая дверь то и дело, покачиваясь, жалобно скрипя.

Вот кто «плакал», - сделалось даже стыдно, что обычный скрип обвисших дверей он принял за жалостный плач.

Осторожно, замирая от волнения, заглянул в эту дверь. Там была одежда, консервы, книги, посуда, оружие…

И снова тот стон. Не скрип, так как он не прекращался, а человеческий стон. Бросился к другой двери, что приютилась сбоку. Никого. Напротив - еще одна дверь.

Так где же живет то, что так жалобно подает свой голос о спасении?