Кленовый лист

— Передайте вашему Гешке, что он дурак, а капитан фон Пуффер не акула и не функционер гестапо... Впрочем, давайте сюда этот штаб. Хотите, Жюли, я вам их подарю?

— Жюли, Жюли... Капитан хочет отвязаться от меня и дарит каких-то...

В этот момент тот же унтер впустил в комнату наших четырех героев. У Романа был синяк под глазом, у Вани на подбородке через губу засохли струйки крови.

Но ребята чувствовали себя достаточно бодро. Олег даже непринужденно улыбался, увидев девушку с такими испорченными пергидролем волосами.

Капитан рассмеялся. Его поддержала девушка, бесцеремонно подталкиваемая рукой своего кавалера.

— Ну и штаб! Все же передайте вашему трусу Гешке, что он дурак. Так это — штаб?

Пионеры оглянулись на конвоиров, понимая, что вопрос относится не к ним. Тем более, что немецкого языка ни один из них почти не знал.

Но и унтер-офицер воспринял реплику капитана не как вопрос, а просто как констатацию неприятного факта. И тоже не ответил.

Капитан и не настаивал. Он думал. Смотрел на пионеров, а думал неизвестно о чем. И если бы унтер не догадался спросить разрешения идти, капитан, видимо, еще долго не вернулся бы в действительность.

— Идти? Да, можете идти... Впрочем, позовите адъютанта. — И к пионерам: — Так вы штаб?

Ребята поняли слово «штаб» и тон вопроса. Утвердительно кивнули. Юра вышел вперед, чтобы заслонить собой Романа с подбитым глазом.

— Мы пионерский штаб, а не военный, — четко объяснял Юра с выразительным грузинским акцентом. Он и не думал оправдываться. Но возможные неточности в выяснении, кто они, беспокоили Юру, как беспокоит честного человека самая невинная неправда.

Офицер повернулся к девушке, вопросительно глядя на нее, и она тотчас же перевела эту фразу, безбожно переврав последние слова. Из того капитан понял, что «пионерский штаб — это то же самое, что и военная организация из детей советских офицеров».

— Вот как! Юные партизаны! — воскликнул капитан, как будто нашел именно то, чего ему так долго не хватало. Советские патриоты действительно начинали то в одном, то в другом месте донимать наступающие гитлеровские войска. Слово «партизаны» начинало все чаще появляться не только в штабной, но и общевойсковой речи гитлеровцев. Оно заставляло настораживаться и вызывало желчную злобу, особенно у офицеров.

Вошел адъютант. Короткие усики, торчащие под самым носом на молодом, почти юном лице обер-лейтенанта, свидетельствовали о его далекоидущих симпатиях к личности «фюрера».

— Самолеты готовы к старту, господин капитан гидроавиаслужбы! — отрапортовал адъютант, проскочив между пионерами.

— Да. Курту Веберу вести авиаэскадрилью. Вейгту — ее замыкать. Старт — зеленая ракета с моего самолета. Кстати, этот штаб, — показал на пионеров презрительным кивком головы, — нам не нужен... Впрочем, передайте об этом Вейгту. Простите, Жюли, может действительно подарить вам на память?

— О, нет, не надо, — отшатнулась Жюли.

Наши герои слышали этот разговор, догадывались, что говорят о них, но, кроме слова «штаб» и фамилии Вейгта, ничего не поняли. Послушно повернулись под толчками унтера, который пытался угодить расфранченному морскому летчику-офицеру, и вышли из кабинета.

Их повели к морю, туда, откуда доносился рев двигателей двух десятков тяжелых бомбардировщиков морской авиации. Бомбардировщикам вторило столько же заведенных моторов истребителей, которые должны были прикрывать неповоротливые, хотя и быстроходные, бомбардировщики.

Адъютант торопился, и каждый раз, когда он останавливался, ожидая, ребятам приходилось подбегать по его писклявым покрикиваниям. Конвоиры тоже старались быстрее избавиться своих арестантов и не жалели толчков и бранных угроз.

Ребята даже вспотели. Когда подошли к морю и адъютант что-то крикнул в пространство над волнами, показалось, что он кричит в гроб. Это было так называемое спокойное в бухте, а на самом деле глубокое и грозное море. Никакого ветра, а оно качается гонкими волнами, словно дышит от тяжелого труда. По тому, как конвоиры спешат, ребята поняли, что в этих грозных тяжелых волнах их ждет страшный конец.

Ваня подошел к Олегу и пожал ему руку. Как будто хотел сказать: держись, авиатор, видишь, гидросамолеты. Парень должен был бы улыбнуться в ответ на подбадривающий жест товарища. Но Олег страдал, как ребенок, неожиданно брошенный родителями. На глазах его блестели слезы.

Роман почему-то считал, что, надувшись и глядя исподлобья на всех летчиков и конвоиров, он умилостивит их или убедит в том, что в советских пионерских лагерях нет ничего плохого. Он тоже заметил те слезы у Олега, смешно подмигнул ему налитым кровью, подбитым глазом и мрачно произнес:

— Не дрейфь, авиатор! Мы пионеры... Слышал, партизанами назвал, собака!

К берегу, где они стояли, ожидая своей участи, подошла лодка с двумя летчиками, судя по униформе. Это их позвал адъютант командира своим писклявым голосом.

— Капитан передает их Вейгту, — лаконично сказал гитлеровец.