Клеймо сводного брата (СИ)

Но все разрушила трель. Обычная трель, принесшая в мою душу панику. Я резко села на кровати и посмотрела в сторону коридора. Мерзкое чувство страха овладело мною, холодило кожу.

— Сонь, — рассмеялся Герман. – Это просто звонок. Может ошиблись.

Но он звонил снова.

— Не ходи! – хватаю я руку Германа, но он гладит меня по голове и целует в лоб. Нехороший поцелуй. Могильный. – Не ходи.

— Ну я с ума сойду. Может помощь кому-то нужна?

Не ходи. Не ходи. Повторяю, как молитву, смотря, как любимое тело прячется в халате. Я тоже одеваюсь, но не могу двинуться с места.

Герман открывает двери, я слышу какие-то голоса и вдруг удар. Вскрикиваю и выбегаю в прихожую, понимая: ничего не будет хорошо.

— Да в чем меня обвиняют?! Где ордер!

— Вот ордер, — сунул офицер в форме бумажку Герману в лицо, пока другие два пытались надеть на него наручники.

— Герман! – прижимаю руки к груди, не веря, что все происходит на самом деле.

— Сонь, не волнуйся. Только не волнуйся. Найди мой телефон, пароль – твой день рождения, и набери Медведя.

Его слова проникают в мозг через какую-то призму, отдаются эхом до тех пор, пока почти голого Германа не выволакивают за дверь. А я остаюсь одна. Просто одна. В тишине. Могильной.

Вспоминаю, что нужно сделать, и бегу в спальню, сквозь застилавшие глаза слезы отыскиваю телефон, собираюсь набрать нужный номер, как вдруг неизвестная сила выдергивает аппарат из пальцев и швыряет в стену.

Я кричу от ужаса и страха, а когда вижу эту силу, задыхаюсь. Не может быть. Не может быть.

— Привет, женушка. Твой любовник теперь в тюрьме, нам никто не помешает.

— Нет!!!

Я тут же дернулась к окну, но Петя схватил меня за волосы и бросил в ту же стену, что и телефон. Примерно с такой же силой. И я, ощущая, как теряю сознание, слышу сквозь шум крови в голове.

— Как славно, что ты ко мне вернулась.

Глава 26.

Год спустя.

***Герман***

Все произошло слишком быстро, я даже очухаться не успел.

Приговор.

Суд.

Тюрьма. Жизнь под откос.

И слепая надежда, что Медведь, который однажды заперся ко мне в смену с пулей в груди, придет и выручит, таяла с каждым днем. Но я все продолжаю надеяться на чудо, да вот оно никак не происходит.

Я здесь сдохну.

Неужели Соня не позвонила.

Неужели он отказался помочь?

Не верю. Только не после того, как он поклялся выручить меня, если наступит жопа. Так где же он?

Он мужик классный, хотя и занимается всяким дерьмом. Но я не лезу. Сам далеко несвятой. Есть за мной грехи, о которых я порой жалею.

Правда сейчас, лежа и смотря в бетонную стену, где под самым потолком в мутное окно пробивается лунный свет, я не чувствую себя не то, что святым. Даже человеком не чувствую.

Животное, запертое в клетке. По-другому и не назвать.

И единственное желание — это сожрать ту, кто даже меня не навестила. Ни разу за год. Ни разу, твою мать.

Как можно быть такой дрянью?

И чем дальше, тем мое желание расправы становится яростней и острее. Каждый проведённый день без неё делает из меня одержимого маньяка.

Она получит то, что заслужила.

Иногда я представляю, как нахожу ее и трахаю. Жестко так, пока из пизды кровь не польется. Или в рот, чтобы она сдохла, захлебнувшись моей спермой.

Можно еще жопу порвать.

Стоит мне только выйти, я найду ее и того, возле которого она обосновалась. Все понятно, она молодец, нашла очередного доходягу, который обеспечит ее обучение и жизнь.

Сука. Как же ненавижу… Как я мог не разглядеть в ней этого раньше.

А кто я?

Я просто врач, отвергнутый наследник и теперь зек.

Кому я нужен?

Ей точно не нужен. Не ее уровень.

А она в шелках, в красивой хате, готовит для уебка, который подойдет к ней сзади, сожмет ее тугие сиськи и потрется своим хуем.

Кишки от ревности сводит.

И в глазах потемнело от ярости, которая все никак не могла стихнуть. Что накопилась за год. Она требовала незамедлительного выхода.

И я уже представляю, как перерезаю горло этому ублюдку, тащу ее за волосы в кровать и привязываю.

Задираю ноги за голову и начинаю трахать. Долго, мучительно долго. Раз за разом, пока сознание не потеряет.

Мысли вызвали мгновенный стояк, и я сжал его в кулаке, продолжая размышлять, что бы еще сделать с продажной куклой.

Ни одного звонка. Ни одного письма.

В своем вузе она больше не числится. Антон этот о ней давно не слышал.

Она просто исчезла, как будто была просто приведением. Но сейчас в моем сознании Соня реальная. Она стонет.

Она кричит:

— Герман, прекрати, мне больно!

Но я долблю, как машина, без перебоев, вбиваю ее в жесткий матрас и кусаю аппетитно подпрыгивающий сосок. Так же, как и моя рука на члене.

Все чаще и чаще, пока по спине не прокатывается горячая волна, пока дыхание не становится чаще, пока в своей голове я уже душу суку. Ору ей:

«Как ты могла! Как ты могла, тварь! Я же любил тебя! Я же все для тебя сделать был готов!».

И она уже синеет, а я уже почти кончаю и слышу во время оргазма:

«Я люблю тебя, Герман. Я очень тебя люблю».

Врала. Она просто врала мне. Умело так, казалось, искренне. Она просто такая же, как ее чертова мать.