Клеймо. Листопад. Мельница

— Ты удивишься, Иффет, — с печальной улыбкой возразил Джеляль, — если узнаешь, какие уголовники сюда ходят. Например, человек с золотыми зубами, которого ты встретил здесь прошлый раз, уже трижды судился за подлог. А шикарно одетая дама — она заходила в тот же день — вдруг при таинственных обстоятельствах, будто в кино, оказалась вдовой — её мужа отравили, но полиция виновных не обнаружила. Через шесть месяцев эта самая дамочка преспокойно вышла замуж за своего бывшего зятя. Человек, с которым я разговаривал перед твоим приходом, — честный торговец. Я тоже, надо думать, вполне честный делец. Но это не помешало нам с глазу на глаз обсуждать все способы, какие существуют, чтобы не платить по векселям наследникам кредитора, погибшего в катастрофе. Конечно, после этой сделки, — а дело может быть скандальным, — мне тоже кое-что должно перепасть. Все эти и многие другие посетители — весьма почтенные, уважаемые, вполне солидные люди. Для них суд, скандал и даже тюрьма — мелочи жизни, временные неприятности, из-за которых не стоит расстраиваться.

— Большое спасибо. Ты меня успокоил. В таком случае не будем и мы расстраиваться, — всё в том же шутливом тоне продолжал я. — Горбатому, говорят, легче утешить своего собрата по несчастью.

— Знаешь, в чём твоя главная беда? — с горечью продолжал Джеляль. — Ты от рождения честный человек, честность у тебя в крови. Иначе ты давно бы уже забыл об этой истории.

— Ты скажешь, Джеляль!

— А ты думаешь, весь Стамбул только одним тобой и занят? Ей-богу, ты меня удивляешь!

Джеляль, засунув руки в карманы, взволнованно заходил по комнате, громко стуча каблуками.

Я взял со стола лист папиросной бумаги и начал протирать стёкла очков, тихонько насвистывая. Потом поднялся.

— Ну ладно, я, пожалуй, пойду. Не буду мешать — у тебя дел много.

Джеляль помолчал.

— Да, дел у меня хватает. Но твоё дело сейчас самое важное. Ты слабый человек. Не можешь сам ничего решить. Садись, поговорим.

— Прежде всего, хочу внести поправку: я вовсе не слабый. У меня достаточно смелости, я ничего не боюсь и готов на всё. Только.

— Хорошо. Продолжай учиться!

— Юристом я уже не смогу быть.

— Стань учителем.

— Подумай сам, разве может учителем быть человек с подмоченной репутацией?

— Тогда найди себе работу в торговой фирме.

— А ты сам, на месте хозяина фирмы, согласился бы взять на работу бывшего вора?

— Так и знал, что ты задашь мне именно этот вопрос. Ещё одно доказательство, что ты слабый человек. Чтобы победить стыд, дорогой Иффет, надо тоже иметь большую силу.

— Золотые слова, Джеляль! Из тебя вышел бы хороший учитель.

Джеляль смерил меня ироническим и даже презрительным взглядом.

— Я понимаю, ты переживаешь кризис. Со временем твоя рана, безусловно, заживёт. Но сейчас, как я думаю, главное для тебя найти работу, пусть даже самую пустую, — лишь бы она вернула тебя к жизни. Об остальном подумаем потом. А теперь будем бегать по городу, не жалея ног, пока тебя не устроим.

Джеляль оказался не только другом, он стал для меня почти отцом.

Глава тридцать вторая

На другой стороне Босфора, в Кысыклы, жила ещё одна сестра моего отца. После тётушки Хатидже я любил её, пожалуй, больше всех остальных своих родственников. Давным-давно, ещё до моего рождения, она пережила кораблекрушение и с тех пор панически боялась всяких переездов по воде. Поэтому она у нас никогда не бывала. Каждый праздник мы с Музаффером отправлялись в Кысыклы, чтобы поздравить тетушку и засвидетельствовать ей своё почтение.

Когда я ночевал у брата, мы, между прочим, вспомнили и тётю Фахрие.

— Да, как бы не забыть, Иффет, — спохватился брат. — Ты обязательно побывай у неё, и как можно скорее. Старушка тяжело больна, ей всё хуже и хуже. Недавно я оказался в тех краях и заглянул к ней. Она всё тебя вспоминала. Вспомнит — и сразу в слёзы. Смотри не забудь её навестить.

Тётя Фахрие была ангельской души женщина, и мы её любили, а вот с её детьми отношения у нас были неважные. Вернее, они недолюбливали нашу семью, считая нас людьми знатными, придворными. Когда была объявлена свобода, я слышал, сын тётушки, Ибрагим, всячески ругал пашу-батюшку. Теперь в этом доме появился ещё и зять. После всего, что со мной приключилось, Ибрагим вряд ли обрадуется моему визиту, во всяком случае, на хороший приём с его стороны рассчитывать не приходилось. Я процедил сквозь зубы: «Ладно, схожу как-нибудь». Но, говоря по правде, никакого желания ехать к тётушке у меня не было. Поняв моё настроение, Музаффер добавил:

— Не откладывай, Иффет. Может случиться, больше её не увидишь.

Эти слова изменили моё решение.

В субботу после полудня я собрался в Кысыклы. Я надеялся, что в такой день и в такое время ни Ибрагима, ни зятя не будет дома. Тётушку Фахрие я нашёл в беседке в саду. Набросив на плечи шаль, она сидела на покосившейся скамейке, грела свои старые кости на ласковом майском солнышке.

Меня она узнала ещё издали и поднялась на ноги, плечи её затряслись, шаль упала на землю.

— Мой Иффет, маленький Иффет пришёл! — радостно вскрикнула она и тут же расплакалась.