Клеймо дьявола

Здесь он сидел и в этот ранний час над журналом с записями опытов. Как тот красноречиво свидетельствовал, за вчерашний день он практически ничего не сделал. Причиной была Фрея Зеклер. Молодая женщина, больная сифилисом, которой он должен был помочь. И все же Лапидиус надеялся сегодня приступить к варианту VII. Чтобы не расходовать понапрасну бумагу, он решил запись «Понедельник, 11-е» переделать на «Вторник, 12-е» и только взялся за перо, как дверь на кухню распахнулась и появилась Фрея Зеклер. Лапидиус украдкой вздохнул. Он не рассчитывал ее так рано видеть.

— Доброе утро. Ты пташка ранняя, — поздоровался он.

Вместо ответа она впилась зубами в белый хлеб, густо намазанный медом. Ее взгляд блуждал по оборудованию, которое блестящими боками отражало утренний свет.

Лапидиус удержался от замечания, что сегодня должен начаться первый день лечения, и поэтому она не должна была принимать твердую пищу. Если все пойдет так, как он предвидел, ей придется довольно туго.

Вслед за девушкой показалась Марта с горшком манной каши в руках:

— Я разбужила, хозяин, чтоб хошь крошка во рту была. Уж больно тоща, Фрея-та. А там щё чуток соснешь, сказала ей. Чё говеть-та, пральна, хозяин?

— Да, э… конечно, конечно. Лечение можем начать попозже.

— Чудно с энтим леченьем-та. Чё за болесть така смертельна? Фрея-та язык проглотила. Да и ладна, мне-та кака забота. — Однако блеск в ее глазах выдавал, что это совсем не так. — А вы чё-нето хотите?

— Что?

— Кашки вот маннай. Ой вкусна! Матушкин рецепт-та.

— Нет, спасибо, я уже перекусил.

Марта исчезла в кухне.

— Симпатичные, — Фрея показала рукой с куском хлеба на приборы. — Как стеклянные зверюшки.

— А ты наблюдательна, — похвалил Лапидиус. — Они и вправду похожи, потому что форма алхимической посуды копирует природу. Здесь есть «медведь», «черепаха», «гусь». А вот эта колба с множеством отростков называется «гидра».

Она не отвечала, однако не спускала глаз с причудливой колбы.

— Вон ту фигурную склянку называют «страус» из-за ее длинного узкого горлышка.

— Страус? Это тоже зверь?

— Да, птица. Она живет в Африке, по ту сторону варварского побережья. «Страус» очень важный прибор при изготовлении «философского камня». Последняя стадия этого процесса, так говорит учение, должна проводиться в запаянном «страусе». — Лапидиус, который сел на любимого конька, упустил, что женщина не могла уследить за его рассуждениями.

— А тот? — спросила она.

— Это аламбик. С арабского переводится как «дистиллятор». Мой — с двумя горлышками и особенно большой, поэтому он стоит на железной треноге.

— Ага. Ну ладно, пойду еще сосну.

Интерес к его работе у нее угас. Хлеб был съеден. Она покинула лабораторию.

— Да, да, иди.

Лапидиус слегка пожалел, что она так внезапно ушла.

Только после полудня она появилась снова.

Лапидиусу, который, собственно, собирался использовать это время, чтобы поработать над Variatio VII, пришло в голову, что для лечения сифилиса ему необходима ртутная мазь. А поскольку аптекарь не держит такой препарат в готовой форме, пришлось ему самому заняться приготовлением. Он взял йодированный ртутный порошок и изрядное количество подогретого этилового спирта, чтобы получилась кашеобразная масса. Под конец смешал эту кашицу с надлежащей порцией овечьего ланолина и тщательно перемешал все еще раз. Полученный таким образом unguentum вышел удовлетворительной консистенции, даже если запах оставлял желать лучшего.

— Хорошо, что ты пришла, — сказал Лапидиус. — Он показал на красноватую массу. — Сейчас я тебе покажу лечебную мазь, которую надо будет втирать.

Она подошла, сунула палец в тигель и поднесла его к носу:

— Пахнет хлевом.

— Жир овечьей шерсти дает мази нужную консистенцию.

— И им вылечишь э… сифилис?

— Нет, это обеспечит hydrargyrium, то есть ртуть. — Лапидиус про себя добавил: «Если на то будет воля Божья», а вслух сказал: — Она способствует выделению дурных соков сифилиса.

— И долго ждать?

— Вынь палец из сосуда, — строго велел Лапидиус. — Еще рано трогать эту мазь.

— Так сколько надо времени? Почему вы не говорите?

— Ты не поняла, что я говорил в камере пыток? Двадцать дней.

— Двадцать дней?

— Совершенно верно. — Лапидиус подумал, что лучше всего будет сразу поговорить с Фрей Зеклер начистоту. — Эти двадцать дней ты проведешь в жаровой камере и будешь непрерывно потеть. Как вол в ярме.

— Господи Иисусе! — впервые Лапидиус увидел ее потерянной. — Двадцать дней потеть? В жаровой камере?

Как внезапно Фрея Зеклер потеряла самообладание, так же быстро и справилась с приступом отчаяния. Она решительно выпятила подбородок.

— Ба! Тоже мне, напугали! Двадцать дней в этой камере все лучше, чем двадцать дней в темнице.

Лапидиус не отвечал. Он не был уверен.

— А где эта камера? Она большая? Что в ней?

— Жаровая камера находится в верхнем этаже моего дома. Там нет мебели, для этого она слишком мала. Она такая маленькая, что в ней можно только лежать.

— Господи Иисусе! Тогда уж лучше в тюрьме!

— Тебе надо выбирать не между тюремной и жаровой камерами, а между жизнью и смертью.