Клеймо дьявола

И вот она лежит у его ног, нагая, широко расставив ноги. В свете пламени манит глубина ее лона. Возбуждение охватывает его. Эта женщина хочет, чтобы он взял ее, здесь, сейчас же. Он знает. Но не торопится. Тем грандиознее будет восторг потом, когда он овладеет ею. Как тогда, у той женщины, что годами жаловалась, будто не может ни ночи заснуть из-за оглушительного стрекота цикад за окном. Но она теперь спит спокойно. Он сказал ей, что с этого момента она не будет слышать ничего… конечно, ничего… конечно, ничего, потому что больше нет никакого шума… Наутро она заверила его, что не слышала ни звука. Хотя цикады трещали, как и прежде — все соседи их слышали.

Однако не все женщины подчинялись силе его глаз. А из тех, что подчинялись, не все были того сорта, что охотно возлегают с мужчиной. Тогда он был бессилен. Совсем другое дело здесь…

Он возьмет женщину, а Второй и Третий сыны дьявола под конец последуют его примеру. Они спляшут вокруг жертвы Люцифера, а потом он, поскольку это только его привилегия, снимет маску и сунет нос в подмышки и другие дивные впадины и отверстия на женском теле. Он один упьется ароматом юности. И будет наслаждаться, пока не придет час ее убить. И вместе они будут пить ее кровь, прямо из горла…

Но сначала она должна послужить ему, ему и его похоти. Он залез на женщину. Дрожь предвкушения пробежала по его чреслам. И в тот момент, когда он с силой ворвался в нее, ритуальное место осветила вспышка. Молния! И жертва возликовала: «Я радуюсь грому!»

ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ ЛЕЧЕНИЯ

— Тир-ли-ли… тир-ля-ля… «Квершлаг» моя судьба-а-а…

И снова старый Хольм загулял в своем любимом трактире, да так долго, что у добродушного Панкраца кончилось терпение и он выставил горького пьяницу за порог, на этот раз без утешительного глотка пива.

Светало.

— Тир-ли-ли… тир-ля-ля… — Хольм, который направил стопы на Шелленгассе и дальше из города, снова очутился на Кройцхоф. — Ух ты, ик, — он прислонился к углу какого-то дома. — Нне так уж… я и пя… пян! Здсь дл… длжна быть ше… шш… Шеленгассе, пръклятье! — С безумным взором он, шатаясь, потопал дальше, как раз в противоположном направлении, и забрел на Бёттгергассе. Тут, осилив еще пару шагов, он потерял равновесие, и снова ему помог угол дома. Медленно в его затуманенном мозгу забрезжило осознание, что он напрочь заблудился. — Я… ик… зпл… заплутал. — Он начал беспомощно озираться. И лучше бы этого не делал, потому что от этого движения все вокруг завертелось и он грохнулся прямо задницей о мостовую. — Ой-ё-оо!

Хольм потряс головой, словно мог таким образом вытрясти алкоголь из ушей, и поднял глаза вверх — прямо на женскую голову. Он поморгал и хрюкнул, потому что там, где у женщин было тело, была дверь. Ого-го! Он снова помотал головой и отважился на второй взгляд. И то, что он увидел на этот раз, было так ужасно, что он отшатнулся назад и ударился головой о брусчатку. Благословенный обморок пришел ему на помощь.

Лапидиус стоял посреди Гемсвизер-Маркт. На этот раз здесь было столько народу, что перехватывало дыхание. Повсюду стояли лотки, на которых предлагались на продажу ртутная мазь и пилюли с липовым цветом. Море мази и пилюлей. А посредине стоял Вайт и ловко управлялся с разным фармацевтическим инструментом. Аптекарь? На рынке?

У следующей повозки Лапидиус повстречался с ним снова. Не может быть! Не мог же Вайт раздвоиться? И все-таки это было так. Второй Вайт держал в руке пучок белены и беспрерывно кричал: «Hyoscyamus niger, Hyoscyamus niger![11]» Третий Вайт размахивал аламбиком и указывал им на Лапидиуса. Его лицо исказила гримаса ненависти. «Это Фрея Зеклер, ведьма! — кричал он. — Ведьма, ведьма!»

Лапидиус оцепенел, хотел разъяснить недоразумение, но аптекарь уже злобился дальше: «У нее сифилис, люди, неизлечимая зараза, вторая чума, французская болезнь! Спасайтесь!» Прямо перед остолбеневшим Лапидиусом он натянул себе аламбик на голову и смотрел через стекло выпученными жабьими глазами. «Защитим себя от ведьмы!» — снова крикнул он, и крик подхватили остальные рыночные торговцы. Голоса их звучали странным образом приглушенно, должно быть, из-за аламбиков, ибо теперь все натянули себе такие же на головы и орали изо всех сил: «Ведьма, ведьма, ведьма!»

Лапидиус, стараясь выдержать натиск, закричал: «Нет, нет, нет!» — и проснулся от собственного крика. Он был весь в поту и тем не менее испытал облегчение. Жуткая сцена была только сном. Он находился в своей постели, а не на площади. А Вайт, аптекарь, и знать не мог, что Фрея больна сифилисом. Во всяком случае… Он прислушался. Голоса все еще были здесь. «Ведьма, ведьма, ведьма!» — катилось по Бёттгергассе, и это, без сомнения, сном не было.