Клей

– Пойдем, дрочила, когда ты станешь завсегдатаем в «Улье», все крошки будут под впечатлением. Нельзя всю жизнь оставаться школьником, – улыбнулся он и добавил с осуждением: – Говорят, ты хочешь остаться в школе.

– Не знаю еще, это зависит от моей…

Мне так и не удалось объяснить.

– Потом ты пойдешь в колледж – та же школа, потом станешь учителем и вернешься в школу. Так ты никогда и не уйдешь из школы. И денег у тебя не будет, – сказал он, понизив голос. Мы уже поднимались на холм мимо магазинов к низенькому домику паба. Тут он остановился и положил руки мне на плечи. – И вот что я тебе еще скажу, дружище: небольшую формулу, которой в школе меня так и не удосужились научить. Малюсенькое такое математическое решение, которое помогло бы сохранить мне кучу времени и уберечь от множества неприятностей, вот оно: нет бабок равно нет телок. – Он отошел, весь такой довольный, подождать, пока это просочится мне в голову. Тут он всунул мне полученную от Люси пятерку: – Пойди к стойке и закажи две пинты лагера. Вот так: «две пинты светлого», – низким голосом сказал он, – а не «две пинты светлого», – повторил он высоким визгливым тоном. – Не заставляй меня краснеть, как этот ослик Голли. Я привел его сюда, он пошел к стойке и говорит: мистер, пожалуйста, две пинты пива, как будто шоколадку попросил.

Бывал я и в пабах, и в «Тартан-клубе» был сто раз.

– Знаю я, как выпивку заказывать, хуесос ты гребаный.

Короче, мы зашли, и я направился к стойке. Путь показался мне неблизким, и все вокруг смотрели на меня, будто говоря «до восемнадцати ему еще расти и расти». Когда я добрался, бармен уже кивнул мне, и я почувствовал, что голос у меня срывается.

– Две пинты светлого, пожалуйста, старина, – прохрипел я.

– Горло болит, приятель? – смеется бармен, а за ним и Терри и еще пара пацанов у стойки.

– Да нет, просто… – почти пропищал я, и все чуть не обоссались от смеха.

Все равно нам наливают, и Терри садится в углу. Руки у меня дрожат, и по дороге к столику я разливаю чуть не полкружки.

– Отлично, Карл, молодчина. – Терри поднял кружку и сделал большой глоток. Тут он закачал головой. – Сучка эта Памела, все пиздит про меня Люси.

– Она всего лишь защищает свою подружку, Терри. У девчонок ведь такие же правила.

– Ни фига подобного, – замотал головой Терри, – у телок все по-другому. Нам их игры не понять, Карл. Сучка хочет, а ее никто не фачит. Вот потому она так и озлобилась, что Люси помолвлена. Тут есть и моя вина, нужно было с ней разобраться.

– Как?

– Да просунуть ей в промежность, чтобы рот свой заткнула. Хочешь фачиться – твои проблемы. В этом разница между мужчинами и женщинами. Если телку никто не кроет, она становится злобной и завистливой. У нас все иначе, – говорит он и делает большой глоток. – Сдачу на базу, хитрый засранец, я возьму еще.

Я передал ему купюры и монеты, и он поскакал к бару. С трудом проглатывая, я попытался прикончить пинту или хотя бы заметно отпить, пока он не пришел с добавкой. Когда он явился с пивом, у него уже явно было что-то на уме.

– Слушай, Карл, я вот что подумал: мне либо самому придется эту Памелу оприходовать, либо попросить кого-нибудь. Ты уже занят, так что мне, может, за Бирреллом послать? Хоть отвлечется от нашей Ивон на время. Представь себе, как этот ананюга, типа, телку забалтывает. – Терри блестяще изобразил Биррелла, его сжатую, монотонную манеру: – Я Билли. Живу в Стенхаусе. Играю в футбол, занимаюсь боксом. Приходится много тренироваться. Беспредел. Хорошая погода. Не желаешь вступить со мной в половой акт?

В общем, сидели мы там, обоссывались от смеха, одна шутка шла за другой. Мы с Терри, когда раздухаримся, можем хоть для «Монти Пайтона» сценарии писать. После третьей пинты я позвонил домой и сказал маме, чтоб она оставила мне поужинать и что я приду попозже. Сказал, что перекусил в «Звездах». Она ничего не сказала, но я понял, что она не слишком довольна. Когда я вернулся, к нам подошел какой-то мужик. Терри заставил меня покраснеть, сказав, что это дядя Мэгги, и представив меня как «близкого друга» его племянницы.

– Только никому ни слова! – изобразил он того чувака из «Монти Пайтона», пихая меня локтем и драматически подмигивая.

Хитрый гад, этот Терри, он ее оттарабасил, а меня подставляет! Хотя Алека это, похоже, мало волнует. Он вроде под мухой.

Кружки пошли одна за другой, я раскраснелся, голова отяжелела. Когда я встал, бармен улыбнулся, типа, заметил, что я надрался. Когда мы вышли из паба, на свежем воздухе я прихуел немного. Помню, как по дороге я пел «Славные сердца», а Терри – «Слава „Хибз“», каждый свое. Потом не помню ничего.

Утром я проснулся на Терриной кровати, на покрывале, одетый, слава яйцам, дома у его мамы.