В голову лезло незнакомое, про перхлораты – соли хлорной кислоты, весьма сильные окислители, – про замерзший углекислый газ и прочее, неудобоваримое. Данин решительно пресёк поток этой химии и физики, способной, как девятый вал, подмять его разум. Труба-волшебница стала объяснять проще: грунт Марса ядовит… северный полюс состоит из сухого льда…
«Я счастлив, – писал в своём дневнике отец. – Я самый счастливый человек на свете. Мне выпала необыкновенная судьба – оказаться здесь, видеть то, что недоступно другим, и я никак не могу утолить эту жажду. Не знаю, за что хвататься, кидаюсь от чудо-трубы к бумаге, пишу обо всём подряд, горько сожалея, что для подробного и яркого описания мне катастрофически не хватает слов, и тут же бросаю свои записки – чтобы снова заглянуть в крошечный глазок, отворяющий для меня Вселенную. Господи, Ты есть… Я думаю о Тебе, не утирая благодарных слёз…»
Волшебная труба показывала ему всё, кроме того места – дома или корабля, – в котором он находился. Он не мог увидеть другие помещения, понять, насколько велик приютивший его дом. Пожалуй, это была единственная, но большая и тщательно оберегаемая тайна. В этом есть смысл, решил Данин, нельзя знать о доме больше его хозяина. Труба позволяла видеть планеты, страны, людей, входить в любой дом, слышать чужие разговоры, более того, мгновенно понимать суть интриги, предысторию разворачивающихся событий. Она послушно затуманивала интимные сцены, уловив даже лёгкий намёк Данина на протест; она запоминала его предпочтения, и её не нужно было просить дважды… он мог сразу увидеть нужного человека, только представив его или назвав имя.
Конечно, первым делом ему захотелось узнать, что происходит по ту сторону врат, сидят ли его русско-немецкие друзья в засаде. Сидели. И даже проверяли разные способы поимки Данина, например сетью. А в качестве приманки был выставлен игрушечный кот, которого иногда подкармливали монетами. В первые же дни Данин, пользуясь возможностями чудо-машины, стоящей на кухне, вовсю изощрялся в изготовлении вещей, предметов и, в частности, смастерил себе не одного – семерых, по числу кошачьих жизней, игрушечных котов. Коты получились, как с иголочки, но ростом разные – скорее всего, воображая их, Данин немного сбивался в масштабе. У кота с самой бандитской рожей оказался на шее галстук-бабочка, один пел, картавя, второй – голосом Данина, третий почему-то по-английски. Остальные скрипели, как положено, то есть противно. Данин не мог бросить в прорези сразу семь монет одновременно, поэтому затягивали они про златые горы друг за другом, по мере поступления гонорара, да и маршировали не в ногу. Услышав кошачий хор в первый раз, Данин устрашился собственной фантазии, после повторного прослушивания уверился, что соорудить подобное мог только редкий псих, и коты были стыдливо скормлены машине. Теперь, глядя с Марса на своего пленённого врагами котейку, Данин понял, что ему нужен только он, родной до боли, пусть даже и облезлый.
С замирающим сердцем Данин отыскал
Данин оттягивал «посещение» Эммы, но мысли о ней не отпускали. Очень скоро картина фонтанирующих серой вулканов на Ио, спутнике Юпитера, исчезла, вместо неё Данин увидел свою берлинскую квартиру. В гостиной были расставлены букетики первых нарциссов. Солнце било в окна, одно было распахнуто, и тяжёлые шёлковые портьеры раздувались, как паруса. Эмма, в своём тёмно-синем платье, сидела на диване. Данин впился взглядом в её живот – ничего необычного. В комнате находились и другие люди, агенты в штатском. Один («Иоганн Р г») сидел за столом и раскладывал пасьянс, второй («Томми Х с»), засунув руки в карманы, подпирал дверной косяк. Красивый тип с тонкими усиками над верхней губой («Юрген М р») стоял у дивана и довольно агрессивно разговаривал с Эммой.
– Чем вы недовольны? Мы действуем из государственных интересов.
– Квартира превратилась в проходной двор, – ровным голосом отвечала Эмма. – Ваши люди не разуваются, курят, приходят и уходят, когда захотят. Между прочим, я отвечаю за этот дом. Я буду жаловаться.
– Кому? Господу богу? Лучше попросили бы у него ребёнка. От хозяина. И вообще, вам давно пора стать замужней дамой. В ваши-то годы.
Данин прочувствовал его презрение: это по твоей милости нам приходится здесь торчать… упустила, дура, проворонила своё счастье, даже этого не смогла – забрюхатеть, окрутить… сиди теперь на чужом диване, сторожи чужое добро…