Кларкенвельские рассказы

— Так вот она какая, маленькая монашка, изрекающая большие пророчества. Oh, та dame, il faut initier le peuple аuх myst`eres de Dieu. [15] Ты эту песню поешь? Оставьте нас, — бросил он двум каноникам, которые привели Клэрис, и те поспешно удалились. В коридоре они приникли к закрытой двери, но слов расслышать не могли, лишь однажды из залы долетел смех. Наконец беседа закончилась. Роберт Брейбрук с монахиней вышли, рука епископа лежала сзади на шее черницы.

— Разумное дитя умеет ждать, — проронил он.

— Разумное дитя знает своего отца.

— Помни, Клэрис, отныне я твой отец.

Глава вторая Рассказ монаха

Водно ветреное дождливое утро, спустя неделю после беседы Роберта Брейбрука с сестрой Клэрис, случайный прохожий мог заметить в крытой аркаде церкви Сент-Бартоломью-де-Грейт, принадлежавшей небольшой обители в Смитфилде, двоих мужчин. Они вели серьезный разговор и быстро шагали вдоль колоннады. Один был в черном плаще с капюшоном — типичном одеянии монахов-августинцев. На другом болталась хламида из кожаных лоскутов, с пояса свисали шило и ножовка — орудия его ремесла. За ними, потупя голову, следовал третий, помоложе. Случайного наблюдателя, вероятно, озадачило бы одно обстоятельство: хотя третий шел почти по пятам за теми двумя, они его явно не замечали. Звали молодого человека Хэмо Фулберд. Он внимательно прислушивался к беседе старших.

— Надо действовать, — сказал монах.

— К чему спешить? Дело-то опасное, — возразил плотник. — За нас монахиня управится.

— И то верно. Она здорово разжигает горожан. — Монах помолчал. — После пожара запах ладана особенно сладок. Однако ж, Марроу, действовать необходимо. А как, знаешь сам.

Небо над аркадой застлала черная дождевая туча; вдруг ее толщу пронзила молния. Хэмо невольно взглянул на своды галереи, ее дуги и ребра сдерживали напор каменных глыб; во влажном воздухе от кладки прогоркло тянуло давно забытыми временами, камень словно негодовал, что его замуровали здесь. Юноше почудилось, что монах с плотником попали в каменный плен, заключены в раку — выбраться можно, только если разговаривать вполголоса и не делать лишних движений, не то тяжеленный многовековой слой над их головами похоронит их навеки. Согнувшись в три погибели, они шли под каменными сводами, а ему казалось, что они вот-вот благоговейно опустятся на колени. [3] Камень громоздился все выше и толще, бросая вызов дождю и ветру, давая благословение союзу земли и неба. «Какая разница, что говорят эти двое? — рассуждал сам с собою Хэмо. — Глаза бы не глядели ни на траву, ни на цветы, хочу смотреть только на камень. Это мой дом. Готов сам стать камнем. Если они вздумают передразнивать да высмеивать меня, я обращу к ним свое каменное лицо».

— Я уже рассказал тебе все, что нужно, про пять кругов спасения, — напомнил монах (его звали Уильям Эксмью). Он откинул капюшон; когда-то на голове у него вместо тонзуры красовалась густая рыжая грива. — Пять способов, и каждый используется пятикратно.

— На Тернаген-лейн. В граде Господнем. Пять органов чувств. И пять ран на теле Господа.

Некоторое время они молча шагали вдоль внутреннего двора, в центре которого находился источник, из которого монахи брали воду. На его металлической крышке стояло изваяние святого Хрисостома, поднявшего руку в вечном благословении.

— В имени Иисуса букв тоже пять. Эта задачка решения не имеет.

Плотник Ричард Марроу не откликнулся, будто боялся или не хотел говорить. Будто он уже подсчитал, сколько слов понадобится ему до конца жизни на этом свете, и не желал превысить заветное число. Он был высок ростом, но отличался тщедушием убежденного аскета.

Монах указал на пробившийся сквозь тучи свет, в котором ярко засверкали краски аркады и вновь появились тени:

— Видишь, сам Господь осенил нас сейчас своим дыханием. Он по-прежнему здесь.