Кланы в постсоветской Центральной Азии

Например, убийство в Казахстане лидера оппозиции Алтынбе-ка Сарсенбаева в 2006 г. явно не обошлось без участия или одобрения представителей власти. Кроме того, цинизм, с которым было совершено преступление, говорит о том, что его исполнители явно рассчитывали на попустительство властных структур[54].

Неоинституционалисты обращают особое внимание на избирательность возможности участия в «коалиционных организациях» и непроницаемость их границ для большинства граждан[55].

Важным с точки зрения анализа функционала клановых структур постсоветской Центральной Азии является их указание на обратно пропорциональную зависимость уровня напряженности конкурентной борьбы за властный ресурс и потенциала присвоения ренты. По этому поводу авторы упомянутого исследования пишут: «Элиты – члены господствующей коалиции соглашаются уважать привилегии друг друга, включая права собственности и доступ к определенным видам деятельности. Ограничивая доступ к этим привилегиям только членами господствующей коалиции, элиты создают надежные стимулы сотрудничать, а не бороться друг с другом. Поскольку элиты знают, что насилие приведет к снижению их собственных рент, они имеют стимулы к тому, чтобы прекратить борьбу. Кроме того, каждая элитарная группа понимает, что другие группы сталкиваются с такими же стимулами»[56].

Стратегии клановых сообществ в современной социально-политической реальности поддаются корректному описанию в формате «равновесия Д. Нэша», являющегося одним из основоположников теории игр. Согласно предложенному Д. Нэшем равновесия ни один из участвующих «в игре» (процессе) не может увеличить свой выигрыш за счет изменения стратегии, при том что другие участники воздерживаются от изменения своих стратегий[57]. Одним словом, баланс (или равновесие) достигается вследствие соблюдения правил, предполагающих оптимальный выигрыш сторон, и напротив, его нарушение – попыткой любого из участников влечет за собой общий проигрыш. Именно таким образом выстраиваются в современной политической реальности отношения кланов, что, конечно, не означает наличие в таковых абсолютного и навсегда установленного равновесия, так как вся система описываемой коалиционной модели социальных организаций имеет обязательную корреспондирующуюся связь с центральной властью и обществом инициирующих ее подвижность и динамику силовых направляющих внутри и между клановых сообществ.

Однако нарушение равновесия и конкуренция кланов, нанося урон каждому из «игроков», обязательно сменяется новым балансом, без которого их функционирование и жизнеспособность ставятся под сомнение. Срыв формального или негласно сложившегося «правила» распределения контроля над потоками власти и ренты, как правило, инициирует активные действия обществ или даже поиск проигравшими дополнительной опоры в общественной лояльности. Так бывает всегда, когда одна из элитных групп, контролирующих клан, для достижения каких-либо целей, не имея на то реальных конкурентных преимуществ среди других элитных сообществ, стремится активно привлекать общественность в качестве весомого аргумента своих притязаний.

Очевидно, что выход элитных противоречий на публичный уровень чреват потерями для всех без исключения провластных групп.

С целью предотвращения конкуренции или ее минимизации коалиционные организации стремятся распределить между собой потоки ренты. Как правило, клановые сообщества относительно устойчиво «закрепляются за определенными сферами общественно-политической деятельности, гарантирующими поступление ренты (например, правоохранительные органы, финансы и т. д.)». Эта же дифференциация рентных потоков и их перераспределение являются значимым государственным механизмом управления элитными группами и «подведомственными кланами» в достижении политической стабильности.

Процесс дифференциации и распределения рентных потоков не может быть сведен исключительно к достижению успеха в конкуренции кланов, но определяется многими факторами: стремлением власти к достижению стабильности и способностью к социализации, уровнем давления общества, общественно-политическим и материальным потенциалом коалиционных организаций (кланов) и, наконец, и только в последнюю очередь, клановой конкуренцией. Причем очевидно прослеживается еще одна закономерность: чем стабильнее вертикаль власти и выше ее общественная поддержка, тем выше ее способность управления элитными сообществами. На стадии становления постсоветской государственности руководители независимых республик Центральной Азии, вынужденные порой опираться на противоборствующие коалиции, щедро раздавали преференции их представителям.

Например, для прекращения гражданской войны в Таджикистане Э. Рахмону пришлось вступить в переговоры и договариваться даже с группировками радикального ислама и полевыми командирами, поддерживаемыми афганскими талибами. Партия исламского возрождения, согласно подписанному в 1997 г. соглашению, гарантированному Россией, получила в правительстве пять министерских портфелей[58].