Клан Одержимого

Будто ему кто-то рассказал о том, кто я есть на самом деле. Может быть у кого-то есть ответы на мои вопросы?

Я начал свыкаться со своей новой ролью. Я почти влюбился в место, где я сейчас находился с его уютными улочками и домиками внутри крепостной стены.

Я шел в новой приятной одежде, которую Аарт и маркиза Дария подобрали мне из гардероба братьев Ван Туйль.

Правда рапиру пришлось оставить в замке, мой статус не позволял носить такое холодное оружие прилюдно.

Я себе очень нравился. Мне нравился этот новый мир.

Мне нравилось хорошо фехтовать, иметь друга и кузена Аарта. Меня зажигала мысль о путешествии в далекий Ватикан.

Я чувствовал великий зов к приключениям, который испытывает молодой человек, надолго покидающий свой дом самостоятельно.

Ощущение опасности предстоящего путешествия приятно щекотало нервы, несмотря на то, что за последние сутки меня несколько раз чуть не убили.

Мне нравились красивые и веселые девушки Розенлааря.

Я вспомнил вкус поцелуя Элайны и сердце мое сжалось от желания ее увидеть. Такого со мной никогда не происходило раньше.

Я чувствовал, что, когда думал о ней, то не мог вдохнуть полной грудью, будто невидимые тиски сдавливали мне ребра и пресс.

Я видел в совсем воображении ее глаза, губы, грудь, притягательную фигуру, но все эти детали существовали в памяти как бы сами по себе. По отдельности. Как элементы не собранной мозаики.

Мне нужно было ее увидеть, чтобы снова собрать ее образ в одно целое. Я страстно желал новой встречи.

Мне было сладостно вспоминать о том, что я ощущал ладонями, когда дотрагивался до тела и губ Элайны, смотрел в ее прекрасные глаза, когда спасал ее.

Всю предыдущую ночь я ворочался, не мог заснуть, потому что думал перед сном о том, как мог бы здорово проводить с ней время, как я раздевал бы ее, любовался бы ею.

Как прикасался к ее бархатистой коже и держал бы ее в своих объятиях.

Я с трудом сумел уснуть под утро, утонув в сладких грезах о Элайне.

Я подумал, что если я сообщу Аарту о своем намерении проведать спасенную девушку, объясню ему про свою тягу к ней, про то как радостно бьется сердце в моей груди, когда я думаю о ней, то он не осудит меня и позволит выйти за ворота, чтобы попрощаться с Элайной перед дальней дорогой.

Но мои планам не суждено было сбыться. По пути в кабинет кассельхолдера, недалеко от входа в замок я увидел громадный силуэт монаха.

Бартель Тиельманс стоял и явно кого-то поджидал, высматривая всех входящих и выходящих из замка.

Уж не по мою ли душу пришел этот грубый и тупой верзила? Я вспомнил его слова про мою голову, насаженную на пику.

Возможно, он прознал про вчерашние события. Про смерть Хендрики Ван Туйль.

Про нападение и про то, что барон, благодаря покровительству Дарии, фактически, отказался от обвинений в мой адрес.

Барон больше не винил меня в смерти своей матери, не желал меня наказывать и выдавать обратно инквизиторам.

Спрятавшись за колонной, я решил понаблюдать за монахом-великаном.

Но едва выглянув из своего убежища, я чуть не подпрыгнул на месте от неожиданности. Кто-то внезапно хлопнул меня по плечу сзади.

Я отскочил в сторону не глядя, и вытащил короткий кинжал из ножен.

Подняв глаза, я увидел улыбку Себастиана.

— Прости меня, я не хотел тебя взбудоражить.

— Себастиан! Это ты? Я чуть не обделался! Прошу тебя не делай так больше. Я мог тебя случайно поранить, — ответил я, убирая клинок в ножны.

— Не буду больше. Ты смотришь на Бартеля Тиельманса?

— Да.

— Он искал тебя и пришел поговорить с тобой, тебе нечего бояться.

— А я его и не боюсь

— Знаю, я имел ввиду, что он просил тебе передать, что просит прощения и берет свои слова про насаженную на кол голову обратно.

— Что-то еще?

— Девитт, знаешь — это на него не похоже. Монахи наглые и грубые, они считают себя хозяевами всего. Но я такого Бартель Тиельманса вижу впервые в жизни. Он выглядит встревоженным и виноватым.

Мы оба посмотрели на монаха у входа.

— Он сказал, что у него есть важный разговор для тебя, — продолжил Себастиан, — тебе решать встречаться с ним или нет, но он попросил тебе передать имена.

— Какие?

— Я не очень понимаю, что это значит. Наталия и Теодор. Он сказал, что ты поймешь. Что они значат?

Я задумался. Теодор? Наталья? Федор и Наталья!

Мои папа и мама!

В памяти ярко всплыли воспоминания о прошлой жизни. Москва.

Квартира на Лермонтовском проспекте, родители, работа. Выставка Фламандских живописцев в Пушкинском.

Меня словно обдало порывом сильного ветра и качнуло.

— Что с тобой Девитт на тебе лица нет? Кстати, Элайна тебе передала вот это.

Он протянул мне маленький клочок бумаги. Записка. Я растерянно взял ее у него из рук, но не стал разворачивать.

— Я очень тебя прошу — не обижай мою сестру, если не любишь ее, — лицо Себастиана было серьезным и сосредоточенным.

Я заглянул ему в глаза и протянул ему руку для рукопожатия.

— А что? — до меня дошел смысл его слов, — Даю слово, что не обижу и не дам никому в обиду Элайну.

Себастиан улыбнулся, пожал мне руку, и мы обнялись.

При этом мысли мои были заняты именами, который прислал Бартель Тиельманс.

Пожалуй, стоило побеседовать с этим монахом.