Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха

«…Сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул нижний ящик, гляжу, а там выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому назад. Каково? А? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет неодушевленный, а все-таки, как-никак, книжный шкаф… Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания…»

* * *

Понадобилось время, чтобы Ольга Леонардовна все-таки нашла в себе силы признаться племяннице, какие постыдные, с ее точки зрения, смены «декораций» происходили в «Белой даче» за годы войны. Сразу после 22 июня 1941-го из чеховского кабинета исчез портрет весьма почитаемого Антоном Павловичем немецкого драматурга Гауптмана. Когда в Крым пришли фашисты, фотография нобелевского лауреата вернулась на прежнее место. Вернулась Красная армия, Гауптман вновь перекочевал в кладовую комнату…

Точно такие же истории происходили с письмами и снимками самой Оли Чеховой. Ты уж прости нас, Олюшка, боялись… Только вот мясные консервы, которые ты присылала из Германии Марии Павловне во время оккупации, ей очень пригодились…

США, Голливуд, 1945-й и другие годы

Даже самые привередливые критики были вынуждены признать, что даже на фоне первых голливудских знаменитостей – Грегори Пека и Ингрид Бергман – в фильме Альфреда Хичкока «Завороженный» русский актер Чехов выделялся своим филигранным мастерством. «Не часто актер, играющий на втором плане, привлекает внимание зрителя так, как это сделал Майкл Чехов в роли умного и доброго психиатра», – отмечал обозреватель газеты «Нью-Йорк таймс».

Недаром мудрый доктор Александр Брюлов в его исполнении был признан лучшей ролью по итогам года, а в следующем работу Чехова даже номинировали на присвоение престижной премии «Оскар».

В день вручения «Оскара» Чехов ужасно волновался, жаловался, что по-прежнему чувствует себя в запредельном мире хичкоковского кино, вне реального времени и пространства. Выехав из Беверли-Хиллз к китайскому театру Сида Гроумана, где намечалась церемония награждения победителей, Майкл потребовать от водителя лимузина, чтобы тот мчал что есть духу! Это был припадок, обострение мании преследования. Он кричал перепуганному шоферу, что их преследуют вооруженные преступники, которые хотят его убить. Бедолага жал и жал на газ, пока не взмолился:

– Мистер, если меня остановят копы, я потеряю работу.

– Ты что, тоже лишний и опасный? – спросил Чехов, неожиданно вспомнив свое океанское путешествие.

– Нет, мистер. Извините, но те, кого вы боитесь, обычные туристы. Они видели вашего «Завороженного», узнали и, наверное, просто хотели поприветствовать…

Позже к Майклу Чехову пришел новый успех – его приняли в члены Американской академии киноискусств. При вручении награды Михаил Александрович напомнил участникам церемонии, что его дядя в 1900 году в России также был избран академиком, но изящной словесности, и признание его, Михаила Чехова, скромного вклада в американский кинематограф он расценивает, как… Здесь новорожденный киноакадемик смешался, запутался и отказался проводить какие-либо дальнейшие параллели…

В годы войны Чехов принимал участие в вечерах русско-американской дружбы, сборы от которых шли в помощь советским детям. Михаил Александрович читал рассказы своего любимого дяди, в том числе «Торжество победителя». В его исполнении, вспоминала московская гостья Елена Юнгер, присутствовавшая на концертном выступлении, была настоящая трагедия гениального русского актера. Она просочилась за кулисы, чтобы высказать ему свое восхищение. Представилась: «Я из Советского Союза. Позвольте мне сказать, что вас помнят у нас и любят». Он не поверил:

– Помнят меня? Ме-ня? Неужели еще помнят?..

По окончании вечера они условились о встрече. «Он ждал меня у дверей, – вспоминала Елена. – Маленький, худенький, какой-то весь сжавшийся. Смущенный – он!!!

– Ужасно, что вы были в зале, – сказал он. – Я сожалею. Я так нажимал, так наигрывал – совсем разучился…

А потом, прощаясь, признался: «Знаете, я сейчас переживаю самую огромную, самую страстную и самую безнадежную любовь своей жизни – я влюблен в русский театр! Российская провинция в тысячу раз выше театральных Парижей и Нью-Йорков…» Помолчал и добавил: «Кажется, был когда-то такой актер – Михаил Чехов… Неужели это был я?..»

Эти годы для него были заполнены литературной работой. После книги «Путь актера» Чехов отважился на воспоминания и вскоре отдал в «Новый журнал» мемуары «Жизнь и встречи». Потом появилась книжка «О технике актера», которую даже профессионалы поначалу приняли довольно настороженно. Но автор не обращал на это внимания…

Берлин, март 1945 года