Читаем Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха полностью

Как полагал не менее любимый Ольгой писатель Александр Куприн, чеховский дом был «самым оригинальным зданием в Ялте». О даче он писал: «Вся белая, чистая, красиво асимметричная, построенная вне какого-нибудь архитектурного стиля, с вышкой в виде башни с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то узкими окнами, – она походила бы на здания в стиле modern, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником. К саду, со стороны, противоположной шоссе, примыкало, отделенное низкой стенкой, заброшенное татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скромными каменными плитами на могилах…»

Александр Иванович, часто бывая у Чеховых, лукаво оправдывал свои визиты острой необходимостью получить у доктора Чехова конкретные консультации по медицинской части, в которых остро нуждался при написании очередного рассказа. А после «консультаций» просто ноги не несли его из гостеприимной усадьбы. Он, стараясь держаться незаметно и, по возможности, никому не мешать, наблюдал, как около полудня подворье начинает заполняться людьми всякого рода и племени. Ученые, литераторы, земцы, доктора и знахари, военные, художники, поклонники и поклонницы, профессора, светские люди, сенаторы, изобретатели, священники, актеры – и еще Бог знает кто из тех, кто нуждался в помощи, протекции, совете или в дельной консультации господина Чехова. Или хотя бы в минутном общении с ним.

Скромно, но настырно вдали маячили фигуры попрошаек, молчаливо напоминая о богоугодности вспомоществования. На железных решетках, отделяющих усадьбу от шоссе, гроздями свисали бойкие девицы в войлочных широкополых шляпах, которых в округе привычно называли «антоновками»…

Во дворе под ногами суетились любимые таксы. Глядя на них, Антон Павлович время от времени напоминал гостям, что доброму человеку стыдно бывает даже перед собакой.

Люди сторонние и близко не допущенные к внутреннему миру Чехова были уверены, что в своей «Белой даче» он замыкается, как в скорлупе, от всех прочих; и глубоко ошибались. Ибо если и существовал какой-то защитный панцирь, то был он хрупок, как яичная скорлупа, и только.

В минуты грусти и печали писатель был обыкновенно резок к себе и окружающей действительности: «В Ялте нельзя работать… Далеко от мира, неинтересно, а главное – холодно…», «…Работаю в саду, в кабинете же скудно работается, не хочется ничего делать, читаю корректуру и рад, что она отнимает время. В Ялте бываю редко, не тянет туда, зато ялтинцы сидят у меня подолгу, так что я всякий раз падаю духом и начинаю давать себе слово опять уехать или жениться, чтобы жена гнала их, т. е. гостей… Позвольте сделать Вам предложение…»

Дом постоянно был полон гостей. Ольга, читая воспоминания друзей и знакомых Антона Павловича, ясно представляла себе живые картинки.

Вот за роялем сидит Сергей Рахманинов, неподалеку в кресле по-домашнему расположился Иван Бунин. Федор Шаляпин скромно пристроился на веранде, попивая чаи с Марьей Павловной, то и дело кося глазом на ее брата, своего непостижимого кумира. Вот неудержимый, шумный Гиляровский яростно корябает чернильным карандашом дверной косяк, увековечивая свой поэтический экспромт:

Край, друзья, у вас премилый,Наслаждайся и живи:Шарик, Тузик косорылыйИ какой-то Бакакай.

Художник Константин Коровин, явившийся на дачу по-свойски, опять без приглашения, молча стоит во дворе и любуется танцующим перед ним журавлем. Заметив гостя, журка расправляет крылья и прыгает, вытворяя плавные танцевальные па… Коровин умиляется до слез. А Антон Павлович, чуя родственную душу, долго потом рассказывает художнику о своей премилой птице: «Это замечательнейшее и добрейшее существо. Он весной прилетел к нам вторично. Улетал на зиму в путешествие в другие страны, к гиппопотамам, а теперь вновь к нам пожаловал. Не правда ли, странно это и таинственно, Константин Алексеевич?.. Улетать и прилетать опять… Я не думаю, что только за лягушками, которых он в саду здесь казнит… Нет, он горд и доволен еще тем, что его просят танцевать. Он – артист, и он любит, когда мы смеемся на его забавные танцы. Артисты любят играть в разных местах и улетают. Жена вот тоже собирается улетать в Москву, в Художественный театр, чистит перышки…»

– Тебе нравится моя дача и садик, ведь нравится? – теперь теребит Чехов другого своего доброго приятеля, скромного писателя Владимира Ладыженского. – А ведь это моя тюрьма, да-да, самая обыкновенная тюрьма, вроде Петропавловской крепости. Разница только в том, что Петропавловка сырая, а эта сухая… Вот так, не любя, и замуж выходят. Сначала не нравится, а потом привыкают! – Некоторые буквы Антон Павлович выговаривал, слегка пришепетывая, как бы бормоча. И трудно было понять, серьезно ли говорит он или так, полушутя.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии