Клан быка

Леха медленно втянул воздух, еще медленнее выдохнул, изо всех сил стараясь сдерживаться. Что за дурацкая манера вести разговор? То пугает, то партизанку на допросе строит!

— Ну хорошо. И как же они меня достанут? Еще раз припрутся сюда? Буду спать у другого прохода. Мне-то что, а им от леса далеко не походишь. Не смогут они за мной бегать по всей зоне.

— Они-то бегать не смогут… — сказал сатир. И таким тоном произнес это «они-то»…

— Но если не они, то кто же и как меня…

— А так! — вдруг обозлился сатир. — Языком больше мели, парнокопытное!

Он развернулся и побрел к озерам.

Леха проводил его взглядом.

Минута тянулась за минутой, а бой за лесом все не кончался. Через каждые секунд тридцать над долиной прокатывался тугой звон, будто разрывалась на части огромная стальная труба. Канонада за лесом то усиливалась, то смолкала — и тогда на опушке Блиндажного леса взбухали туманные шары, чтобы выкинуть из себя кабанов…

Они убегали в лес, там снова начиналась канонада — чтобы через пару минут оборваться. Кабанов опять выкидывало на опушке. Иногда всех вместе, иногда порознь. Они поднимались, бросались в лес… Раз за разом…

Клык, когда его выбрасывало на опушку, пытался ждать своих подручных, чтобы идти в атаку всем вместе. Стоял и ждал, пока выбросит Черноуха и альбиноса. Вздрагивая всем телом, когда над долиной раздавался звон, но ждал. Стиснув кулаки, вжав голову в плечи… Хватал за шкирку альбиноса, чтобы не убежал, пока не выкинет черноухого… Альбинос орал, как безумный. Рвался вперед, ничего не соображая. В лес, в лес, в лес! Как пес на цепи. Но Клык держал его. Или черноухого, если того выбрасывало раньше. Заставлял ждать третьего, чтобы идти в атаку всем вместе… Поначалу. Потом и Клык сломался, уносился в лес, едва его выкидывало…

Леха тряхнул головой, поглядел на небо — где там солнце?

Сколько уже прошло? Полчаса? Час? Больше?… Эта чертовщина все не кончалась. Господи, да что же у них там происходит-то, за лесом?! И еще в голове все каталась колючая мысль: что там Клык говорил про нефтяников?…

Если то, что сейчас творится в лесу, как-то связано с нефтяниками…

Лес-то Блиндажный, и название у него такое не просто так. И если Клык прав…

К черту, к черту! Все равно, пока темно не станет, у нефтяной вышки не то что ничего не сделать — вообще к ней близко не подобраться! При дневном свете еще издали заметят и из крупнокалиберного пулемета расстреляют. Так что…

Леха вернулся в спальный закуток между валунами. Улегся, подобрал под себя ноги и заставил тело расслабиться. Надо выспаться.

А для этого выкинуть из головы все мысли, перестать думать. Просто отключиться и заснуть…

По долине прокатился тягучий скрежет, словно тащили железо по железу. Куда громче, чем раньше. И тут же из-за леса завопило — в два голоса. Вместе с альбиносом орал и черноухий. Раньше сдерживался, а вот сейчас…

Что же это за боль должна быть…

К черту, к черту! Надо заснуть, черт бы все это побрал! Потому что если Клык прав… Если он прав и все это имеет отношение к нефтяникам… Тогда вечером ох как понадобится свежая голова. Кристально ясная!

Не сразу, но все-таки удалось расслабиться. Отрешиться от того, что творилось вокруг. Дать мыслям течь самим по себе… Они уже смешались в причудливую кашу, обволакивающую и мягкую, дающую провалиться в сон…

И тут над самым ухом заскрипело железом о камень. Разом сдернув налет сна.

— Да твою мать! — не выдержал Леха, узнав этот чертов скрежет.

Мгновенно вскочил и теперь стоял, дрожа от ярости. Едва сдерживаясь, чтобы не наброситься на сатира.

Опять приперся! Встал рядышком и корябал какой-то железякой по боку валуна, делая на календарике еще одну палочку.

— Какого дьявола тебе тут надо именно сейчас?!

— А ты не ори, не ори, — невозмутимо отозвался сатир, даже не оборачиваясь. Прочистил пальчиком канавку в камне, критически склонил голову к плечу, осматривая свои труды. Еще пару раз царапнул железякой. — Лучше скажи спасибо, что разбудил. А то самое интересное-то и пропустишь…

— Что я тут еще пропущу?!

По долине снова прокатился тугой звон, где-то за лесом заорал альбинос. Там тяжело бухали взрывы, простучала очередь… Господи, сколько же это еще будет продолжаться-то?!

А теперь к этой какофонии присоединилось еще и солнце. Взобралось в самый зенит и палило оттуда, и палило, слепя и заливая все вокруг душным жаром…

В голове было тяжело и зло. Хотелось на кого-нибудь накинуться, да так, чтобы в клочки! Чтобы пух и перья летели…

— Вон, — сатир мотнул мордой на солнце. — Видишь?

Леха невольно проследил за его взглядом, уперся глазами в ослепительный диск солнца — и зажмурился. Стиснул зубы от боли. По глазам как ножом резануло.

— Что «видишь»?! — прошипел Леха, едва сдерживаясь. Ну, все… Похоже, этим «кем-нибудь», на кого будут выпускать душевный пар и из кого полетят пух и перья, будешь ты, партизанка однорогая!

— Солнце где — видишь? — Сатир был все так же невозмутим. — Час дня сейчас будет.

— И что?!

— А то, что с Москвой у нас разница одиннадцать часов! А смены у модеров длятся по полсуток! Сейчас меняться будут.

— И что?!!