Клад вишнуита

Это была женщина. Она сидела на небольшом, но очень красивом мягком ковре в два пальца толщиной, вытканном замысловатыми узорами. Определить ее возраст было трудно. В ней не замечалось ни той свежести, которая присуща юности, ни того обаяния, которое появляется в более старшем возрасте. Тем не менее ее нельзя было не признать настоящей красавицей. Женщина была довольно высокой, возможно, именно поэтому она не производила впечатления ни худой, ни полной. Ее фигура вполне соответствовала представлениям об идеале женской красоты, когда во всем соблюдена мера. Ее облик отличало полное совершенство.

В ней, как и в Тисте, вспоенной благодатными дождями, все качества достигли высшего уровня своего проявления. Молодость во весь голос заявляла о себе, но нигде не перебирала через край — прекрасный сосуд хранил содержимое в себе. Однако, хотя внешне жизненные силы проявлялись у нее столь явственно, в душе ее царили покой и невозмутимость. В красавице не ощущалось живости, свойственной молодости.

Под стать Тисте, облитой лунным сиянием, был и ее наряд. Она сидела в белом сари даккской работы, затканном золотыми цветами, вся украшенная драгоценностями. Нынче даккские сари уже не пользуются той славой, которую имели сто лет назад, а тогда они ценились очень высоко. Сквозь тонкую ткань просвечивала качули, расшитая жемчугом и сверкающая алмазами. Камни и золото мерцали в голубоватом свете подобно струям шумящей рядом реки, а черные волосы, своенравными локонами ниспадавшие на спину, плечи и грудь красавицы, напоминали темную полоску леса вдоль речных берегов. Волосы отливали мягким блеском и благоухали, наполняя воздух сладким ароматом.

Казалось, будто сама Сарасвати в богатом убранстве сидела на ковре и играла на вине. Нежные звуки легкими волнами плыли по воздуху и тоже, казалось, излучали сияние. Лунный свет проникал всюду — он играл на воде, сверкал на украшениях, пронизывал собою воздух, настоянный на душистых запахах лесных цветов, придавал особое звучание музыке. Какие только мелодии не пела вина! Она то плакала и молила, то сердилась и угрожала, то радовалась и негромко смеялась! Красавица исполняла самые различные раги — и нежные, и печальные, и торжественные. Звуки, словно гирлянды цветов, опускались на бегущие мимо волны, и те уносили их вдаль. Неожиданно молодая женщина взяла высокие ноты, октавы на две выше, чем прежде, потом перешла на низкие, а затем с силой ударила по струнам. Золотые серьги в ее ушах задрожали, а черные пряди волос живыми змейками взметнулись в стороны. Один из спящих поднялся и, тихо ступая, подошел к ней.

Это был высокий и крепкий мужчина, подбородок и щеки которого закрывала короткая густая борода. На шее у него висел священный шнур.

— Что случилось? — спросил он.

— Ты не видишь? — поинтересовалась женщина.

— Нет. Сюда кто-нибудь направляется?

Женщина взяла небольшую подзорную трубу, лежавшую на ковре, — в то время эти инструменты только недавно появились в Индии — и молча протянула мужчине. Тот поднес ее к глазам и принялся внимательно исследовать речные дали. Наконец он заметил вдали баркас.

— Теперь вижу, — сказал он. — Они у поворота. Кто это?

— Не знаю, — ответила его собеседница. — Сегодня мы никого не ждем.

Мужчина снова посмотрел в трубу, а женщина опять тронула струны.

— Ронгорадж! — окликнула его она.

— Да? — тут же отозвался он.

— Что ты разглядел?

— Там несколько человек.

— Сколько?

— Точно не могу определить, но немного. Приготовить лодку?

— Да. Отправляйтесь, но только тихо.

— Отвязать лодку! — крикнул Ронгорадж.

4

Я уже упоминал, что у берега, в тени тамариндового дерева, покачивалась на воде вместительная лодка, длинная — почти шестьдесят локтей, но узкая — не более трех локтей в ширину. В ней вповалку лежало человек пятьдесят гребцов. Услышав команду, они тут же вскочили на ноги, подмяли бамбуковую щепу, устилавшую дно лодки, и вынули спрятанные под ней копья и щиты. Каждый положил свое оружие рядом с собой и взялся за весла.

Лодка неслышно подошла к баркасу, на котором ее ждал вооруженный до зубов Ронгорадж.

— Ронгорадж! — окликнула его молодая женщина. — Помнишь, что я тебе говорила?

— Помню, — ответил тот и сошел в лодку.

Лодка, держась вдоль берега, беззвучно двинулась вверх по течению, навстречу неизвестному судну, которое стремительно шло вперед. Как только оно приблизилось, лодка отошла от берега и повернула к нему. Гребцы работали короткими веслами энергично, но почти неслышно.

На палубе приближавшегося баркаса находилась охрана — восемь хиндустанцев. Шестеро из них безмятежно почивали, подставив черные бороды легкому южному ветерку и лунному свету, однако двое — в красных чалмах и при оружии — сидели на страже. Один из них вдруг увидел лодку, устремившуюся к ним.

— Эй, на лодке! — крикнул он. — Поберегись!

— Сам поберегись! — ответил Ронгорадж.

Охранник сообразил, что дело неладно, и на всякий случай для устрашения дал холостой выстрел. Ронгорадж понял, что его ружье не заряжено.

— Что, приятель, патронов нет? — насмешливо спросил он. — Может, одолжить?