Да вот же! В углу просторных сеней, под широкой лавкой, на которую навалено всякое хозяйственное старье, отодвинуты две половицы. От них-то и несет свежей, разрытой землей. А ведь половицы прикрывали ход в подвал!
Не в этом ли подвале нашел спасение дед Никифор? Однако почему он не вылез, когда понял, что суматоха в его избе улеглась?
Возможно, ему стало худо. А также… также очень возможно, что это не простой подвал. Неизвестно ведь, где он кончается. Не в том ли подземелье, которое смыкается с подвалами скита? Дед сам упоминал о многочисленных норах и лазах оттуда. Один такой ход случайно нашел Павел – благодаря чему выбрался в лес и спас свою жизнь. Но если дед Никифор – тот, кем его считает Ирина, его дом наверняка сообщается со скитом!
Ирина простерлась плашмя и попыталась заглянуть в отверстие в полу. Темнота, темнотища! Но вроде бы угадываются грубо вырубленные в земле ступеньки…
Поднялась, отряхнула колени и ладони. А потом, ужасаясь тому, что намерена сделать, прошла в комнату и, пошарив по ящикам старого стола, обнаружила несколько свечей. Сняла с полки загодя примеченную керосиновую лампу. Керосина нет, а жаль… Ну ладно, сойдет в качестве подсвечника. Огонек свечи надо защищать, где-то Ирина читала, что в подземельях могут возникать самые неожиданные порывы сквозняка. Так, вот и спички. Бросила критический взгляд на разношенные сапоги и разбитые ботинки без шнурков, которым по виду было лет сорок. У деда Никифора размер сорок седьмой, не меньше! Это сейчас он усох, а был-то каков богатырь, судя по этой обувке.
Но в таких башмаках она далеко не уйдет… И в этом сыром платье – тоже! Не позаимствовать ли у старика что-нибудь сухое?
Воровато оглядываясь, вошла в спаленку. О, сундук! Ужасно, конечно, что без спроса…
Ирина приподняла крышку и не поверила своим глазам: в сундуке лежала женская одежда!
Конечно, это было не бог весть что: простенькие кофточки и неуклюжие юбки, какие носили, судя по фильмам, в 30-е годы. Чьи же это вещи? Не той ли бобылки Серафимы, к которой давным-давно подселился дед Никифор?
Наверное, наверное! Ну, тогда тем более не у кого спросить позволения попользоваться этим платьем и черными стоптанными туфлями, завернутыми в тряпичный лоскут.
Глядите, люди добрые! Туфли практически впору!
Она переоделась, испытывая нечто среднее между стыдом и наивной радостью. Кстати, может быть, это и ненадолго. Может быть, она через две минуты вернется, если окажется, что ничего, кроме прошлогодней картошки и моркошки, в подполье нет. И сложит Серафимино добро на место. Дед Никифор и не заметит ничего.
А не подумать ли о защите на случай… Ну, мало ли на случай чего?
Ирина огляделась и увидела около печки небольшую кочережку. Небольшую, легонькую, но вполне убойную, если вдруг, к примеру, придется кого-нибудь шугануть, человека или силу нечистую. Возьмем и кочережку!
Ну, благословясь? Ирина чиркнула спичкой, зажгла свечу и укрепила ее в керосиновой лампе, там, где торчали жалкие обрывочки иссохшего фитиля. В карман платья запихала еще две запасные свечи и коробок спичек. Накрыла свой светильник ламповым стеклом.
И очень даже ничего!
Легла на пол животом и неловко спустила ноги в черную, сырую дыру. Ощутив ступеньку, утвердилась на ней, шагнула еще ниже, потом забрала стоявший у края ямы светильник – и продолжала спускаться, уже не оглядываясь наверх.
Именно поисками подходящего отрывка наш герой и занимался следующий год жизни. Каждый свободный вечер, по выходным и ночами.
Книга Бытия, Исход, Числа, Книга Иисуса Навина, оба непроизносимых Паралипомйнона, история многострадального и столь же терпеливого Иова, Псалтирь, Притчи Соломоновы и любимый всеми Екклезиаст, на котором он надолго задержался, так и сяк перетолковывая на все лады безысходнейшую из фраз: «Нсть человка владшаго в дус возбранити со дхомъ. И нсть владшаго в день смерти. И нсть посла в день брани. И не спасетъ безчестиiесаго в нй», – что означало: «Человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого».
Прямо скажем, Екклезиаст не внушил особой бодрости. А книга пророка Иезекииля в главе 8-й, в стихе 8-м издевалась почти впрямую: «И рече ко мн: снъ члчь, раскопай въ стене. И раскопахъ».
Да… совет еще тот: прокопай, дескать, стену, сын человеческий! Вот так. Не больше и не меньше. Но ведь раскопал же этот страдалец! Может, и ему удастся?..