Кирилл и Мефодий

— Поехали!

Топот тяжелых ног потряс лестницу.

Ступив ногой на подножку кареты, логофет увидел среди провожающих Константина — Феоктисту показалось, что он виновато улыбается. Пожав ему руку, логофет похлопал его по плечу. Внутренне он чувствовал, что был не прав вчера, когда в сильном подпитии обрушил на Константина град обвинений. Константин был хорошим человеком, не то что Мефодий... Не выпуская руки молодого философа и глядя куда-то в середину деревянного креста на его груди, он сказал:

— Ты подумай еще, подумай!

— Все дело в том, что я уже думал, дорогой логофет.

— Ничего, ничего... Да и с той надо еще разок переговорить. Ты ведь знаешь, бабы — что мотыльки: тут же обиду забывают, особенно когда любят.

— Наша песня уже спета...

— Слова, пустые слова! Знаем мы вас, молодых! Мне показалось, она уехала не такой уж сердитой.

— Я не знаю! — передернул плечами Константин.

Разговор становился неприятным. Да и любопытство игумена раздражало. Он вертелся под ногами в надежде хоть что-нибудь расслышать. Логофет понял, что ему неловко, и сказал громко, для всех:

— Так что же мне передать святой матери Феодоре?

— Мое глубочайшее почтение, логофет...

Феоктист вошел в карету и исчез в ее утробе. Кони натянули поводья, щелкнул кнут, телохранители пришпорили иноходцев, в воздухе остро запахло конским потом.

Константин подождал у ворот, пока кавалькада скрылась за первым поворотом. Что-то давило слева в груди, и смутное чувство словно нашептывало ему: ото последняя твоя встреча с логофетом. Удручали старые долги — философ боялся, что так и не расплатится за все сделанное логофетом во время учения... Всю неделю не проходила тяжесть в сердце и тревога в душе. Лишь когда последние паломники покинули святую обитель, он с головой ушел в переводы и почувствовал себя лучше.

2