Кирилл и Мефодий

Эти объяснения несколько успокоили Константина и Марко, и они окунулись в работу. В сущности, она состояла в том, чтобы выбрать одну из азбук. Исходя из моравского опыта, оба пришли к тем же выводам, что и князь. То, что во времена Константина Философа считалось недостатком первой азбуки — ее близость к греческой, — теперь было ее преимуществом. Обстоятельства так сложились в болгарском государстве, что первая азбука им больше соответствовала. И многие знаки были близки к греческим, и так приспособлены, что отражали характерные звуки славяно-болгарской речи. Сказалась еще и большая привязанность Марко к первой азбуке — так что оба были целиком за нее.

Пока они ждали приглашения к князю Борису-Михаилу, Марко написал новое стихотворение. В нем он воспевал свою радость от богодухновенной души болгарского князя. Тяжелыми шагами ходил Марко по деревянному полу, и при каждом шаге доски глухо вздыхали, будто удивляясь его творческому дару. Пресвитер Константин задумчиво облокотился на стол. Слова Марко не доходили до него. Он думал о собственной жизни. От деда и отца, которые часто приезжали в Пляску, чтобы получить различные распоряжения, он слышал очень много рассказов о столице болгарского князя. Последний раз они там были в связи с войной против сербов и мораван. Отец, один из приближенных князя, должен был подготовить своих воинов к походу. В поход отец впервые взял с собой и Константина, его тогда звали Кинамом. Он любил скакать на быстрых конях и хвастать меткостью стрельбы и силой рук. Но все это было когда-то. Кинама взяли в плен под Нитрой в самом начале войны. Их послали разыскивать кузнецов, и они наткнулись на мораван. Два товарища Кинама убежали, но он, будучи впервые на войне, считал бегство унижением и хотел встретиться с врагом лицом к лицу. Его молодой пыл быстро погасили, дело не дошло до рубки. Искусно брошенный аркан свалил его на землю и едва не задушил. Он очнулся лишь тогда, когда уже был привязан к крупу собственного коня, а конь — к черному жеребцу, на котором сидел тот, кто заарканил Кинама. Лишь он один знает, что он испытал. Хорошо, что святые братья приехали в Моравию. Наум заметил Кинама среди дворцовых рабов Ростислава и попросил братьев освободить его. Так Кинам оказался в этом необычном и интересном содружестве, так впервые познакомился с учением Христа и навсегда заболел им. Он пожелал окреститься. Кинама назвали в честь его крестного отца Константином. С этого дня он забыл свое языческое имя и добился таких успехов в освоении нового учения и письменности, что вскоре архиепископ Мефодия выделил его из учеников и рукоположил пресвитером. С самого начала Константин подружился с Марко, они жили в одной келье, и благодаря другу он полюбил первую азбуку и стихотворчество. Пресвитер Константин сам удивлялся своем способности к иностранным языкам. Он брался за них с чувством, будто уже знает их, и вскоре действительно овладевал ими. Так было с латынью и с греческим.

Теперь он вернулся на родину, чтобы сеять семена новой письменности, созданной его крестным отцом. Сравнивая две азбуки, он невольно ловил себя на том, что сам предпочел бы более близкую к греческой: во-первых, ее буквы легче писать, во-вторых, они чем-то похожи на те староболгарские знаки, которыми когда-то пользовался простой народ. Разумеется, те знаки не составляли системы, но они помогали, когда надо было что-то хорошенько запомнить. Каждый знак выражал целое слово или мысль, и поэтому они были трудны для изучения и толкования. Они были принесены из далекой прародины его народа и порастерялись за время долгого пути. По значимости их никак нельзя было сравнить с теми, которые создал Константин Философ, но ими все-таки еще пользовались.

Пресвитер Константин, конечно, не думал воспользоваться ими, он только вспомнил о них. Мысленно шел он по пути своего познания... Ему было семнадцать, когда шею захлестнула петля аркана. С тех пор прошло около двадцати лет — время достаточное для того, кто ищет знаний, чтобы многое понять, усвоить церковные догмы, заполнить пустую суму странника бесценными сокровищами старателя. Но в отличие от золотоискателей, которые всю жизнь грезят о счастье, он с самого начала напал на сокровище — на неисчерпаемые знания святых братьев. И он доволен пройденной дорогой... Пресвитер вздрогнул: кто-то тяжело поднимался по лестнице. Доски скрипели, и слышны были голоса. Он встал. Марко тоже пошел посмотреть, кто идет, но тут дверь отворилась, и на пороге показалась слегка сутулая фигура князя.

5

Их пригласили не на диспут, а на суд. Но, несмотря на это, Горазд и Климент достойно защитили дело святых братьев и Святую Троицу, как ее толковала константинопольская церковь. Святополк, ничего не понимавший в споре, хмурил брови и глядел исподлобья, точно волк. В конце он поднял руку, чтобы установить тишину, и сказал: