Кирилл и Мефодий

В последнее время они и вовсе исчезли. Как ни странно, бегство сына вернуло ему спокойствие, сняло внутреннее напряжение. Замкнувшуюся в себе Ирину он осыпал ласками. Варда заметил, что стал чрезмерно болтлив в ее присутствии. Его пугала ее молодость, но еще больше — ее молчание. Кесарь по себе знал, что молчание сродни ночи, а ночью рождаются самые причудливые мысли и решения. Когда остаешься там наедине со своими тайнами, будто входишь в пещеру соблазнов и сомнений, скрытую от чужих глаз, и может случиться, что ты неожиданно примешь какое-либо дурацкое решение. От Ирины вряд ли следует ждать такого решения, но кто знает человеческую душу... В ней больше извивов и ущелий, чем долин и хребтов в горах. Кажется, владеешь собой, и вдруг что-то сбивает тебя с толку. И ты не знаешь, как поступить. Вот хоть теперь: пустил слух о смерти Иоанна, но не предвидел людских сплетен, которые чернят его. — Иоанн, мол, покончил с собой, ибо не мог больше глядеть на дела отца и жены! Эта придуманная смерть камнем повисла на его шее и на шее Ирины. Если люди увидят, что за кесарем уже нет силы, они разорвут его на куски среди бела дня. Варда немало пожил на свете и может утверждать, что знает и богатых, к бедных и что по притворству своему они не отличаются друг от друга. Знатный может смотреть тебе в глаза и лгать, а простолюдин предпочтет остаться в стороне, но отомстит при первом удобном случае. Вчерашние приятели стали отдаляться: видно, пронюхали о кознях Василия. Раньше патрикии Феофан и Константин обивали его порог, теперь же заглядывают раз в неделю — посмотреть, на месте ли он или его уж и след простыл. Если он расправится с конюхом, то подумает тогда и о них, но пока они нужны ему. Один Фотий, кажется, не замечает, как Василий постепенно вытесняет его. Но чего можно ожидать от рассеянного ученого? Решил стать крестителем славянства, варваров. Из-за борьбы с папой до того вжился в роль защитника константинопольской церкви, что стал смешон. Но Фотий — настоящий друг, который помнит сделанное ему добро. Однако, занятый его восшествием на патриарший престол, Варда упустил руководство охраной императора. Иначе василевсу и в голову не пришло бы думать об этом, а у Василия едва ли хватило бы смелости просить... Но не зря люди говорят: нет худа без добра. Если бы он на настаивал на войне с болгарами, то сейчас Михаил и народ не торжествовали бы. Победа? Она могла быть еще большей, если бы они не приняли предложения Бориса о мире. Но как же им не принять — ведь победа засчитывается Варде, его сыну и Петронису, а противники боятся умножения их славы, и недаром, ибо легко возлежать под балдахином и удовлетворять свои желания, но трудно быть на поле брани, не зная, откуда пронзит тебя коварная стрела или острый меч.

Когда войска двинулись на варваров. Варда хотел идти с ними, но его не отпустили — и не столько василевс, сколько знатный конюх. А если он вернется в Царьград во главе войск? С него не следует спускать глаз! Впрочем, кто у кого под надзором — неизвестно. Жаль только, что он не договорился с Петронисом и Антигоном, прежде чем они ушли в поход, а довериться гонцам не осмелился. По всему было видно, за ним следят, проверяют его приказы.., Недоброе чует Варда...

Вот уже несколько дней в Константинополе находились послы Бориса, уточняли условия мирного договора. Город выглядел так, будто не войска, а церковь выиграла войну. Улицы кишели черноризцами. В большом соборном храме готовились к крещению ханских людей. Там был и новый кавхан, которому дали имя Петр в честь одного из первых апостолов Христа. Он был братом Сондоке, жил в Старом Онголе. Великий совет двенадцати боилов с согласия Бориса выбрал его на эту почетную должность, ибо был он человеком сговорчивым, хорошим воином и дипломатом. Не раз укрощал он злобу венгров — то словом, то оружием. Князь согласился еще и потому, что жена Петра была славянкой, христианкой. Человек, нарушивший старый порядок, может содействовать ему в утверждении нового.