А пророк Аггей несколько лет спустя, призывая народ продолжать восстановление, взирая на множество необычных событий, произошедших за истекший век, провозглашал от имени Бога всемогущего: «Потрясу Я небо и землю; и ниспровергну престолы царств, и истреблю силу царств языческих, опрокину колесницы и сидящих на них, и низринуты будут кони и всадники их, один мечом другого. В тот день, говорит Господь Саваоф, Я возьму тебя, Зоровавель, сын Салафиилев, раб Мой, говорит Господь, и буду держать тебя как печать, ибо Я избрал тебя, говорит Господь Саваоф»[117].
Через несколько веков это поучение будет повторено в устной легенде иудаизма: Бог «создает и разрушает миры»[118]. А раз так, евреи напрасно гордятся своими победами, ибо «Господь ведет войну Израиля и дарует ему победу»[119]. Всегда долгожданное освобождение относится ко всем народам мира. Оно означает снижение барьеров, разделяющих людей, конец рабства народов, что сможет совершить лишь мессия: «Между нашей эпохой и эрой мессианской существует лишь рабство народов»[120].
Кир, освобождающий все народы своей империи, предоставив иудеям право вернуться на родину, выполняет, таким образом, волю Бога, его превосходящую, и приближает человечество к мессианской эре.
Урок, который евреи пронесут через века, был рожден политикой, инструментом которой стал Кир Великий. С тех пор народ Израиля провозглашает, обращаясь к своему Богу: «Не ты ли Бог на небе? И ты владычествуешь над всеми царствами народов?»[121]
Перед походом на Вавилон состояние души у Кира сильно отличалось от того, что было десятью годами раньше, когда он вступил в Экбатану и окончательно объединил народности арийского происхождения, которые местные власти эксплуатировали и презирали. Экбатана, символ самоизоляции, представлялась в планах Кира как нечто должное, как столица, которой, со времени ее создания мидийцами, было суждено стать достоянием того, кто сумеет объединить вокруг своего имени весь этот народ, пришедший с севера.
Захватив Сарды после победы над Крезом и заняв страны, перекрывающие доступ к Малоазийскому полуострову, приказав своим полководцам потеснить греческие колонии, царь персов лишь расширял свои владения. Но вступление его в вавилонскую столицу, притягивавшую к себе всех прогрессивных людей, ставило Ахеменида в совершенно иное положение: речь шла не о захвате сокровищ города, как это было в Экбатане и Сардах. Речь шла не об устранении одной цивилизации другой или, того меньше, ликвидации национальной традиции, чтобы заменить ее другой. Оказавшись перед Вавилоном, Кир чувствовал себя покорным учеником, старающимся понять, что ему преподают учителя. Перед Вавилоном военная сила в счет не шла. Как по волшебству, оружие выпало из рук воинов по прибытии персидского царя. Кир покорялся Вавилону, едва его завоевав.
Торжественное вступление царя персов в город убедительно показывало, что Кир был принят и признан как государь. Веком позже Ксенофонт так откликнулся на пышный церемониал этого события: «Сперва перед входом в городские ворота выстроились около четырех тысяч воинов охраны… затем — две тысячи с каждой стороны от ворот. Здесь была вся кавалерия, спешившиеся всадники держали руки спрятанными под складки одежды, как это делается до сих пор в присутствии царя. Персы стояли по правую сторону от прохода, их союзники — по левую; так же выстроились колесницы, половина — с одной стороны, половина — с другой. Сам Кир показался в воротах, стоя на колеснице, на голове — прямая тиара, на плечах — пурпурная туника с белой полоской посередине, такую полоску мог носить только он. На ногах — ярко-красные штаны. Пурпурная куртка с рукавами — под туникой. Вокруг тиары — диадема, отличительная деталь, какую носили также родители царя и какую они носят и сейчас… При виде его все распростерлись, может быть, потому, что некоторые получили приказ показать пример остальным, а может быть, потому, что все были поражены одеянием, ростом и красотой, какой обладал, по-видимому, Кир. Раньше ни один перс перед ним не падал ниц.