Всю неделю, пока Кир пировал с посланцами Сидона и Тира, они пытались выяснить, что же было у него на уме, когда он отправился в путешествие на запад. Все дороги через Красную землю им были очень хорошо известны, поскольку в далекие времена здесь был их дом. Отсюда они осмелились отправиться со своими караванами к морю и через море – ведь большие дороги всегда ведут к морю. Теперь суда заменили им вьючных животных, и черные корабли Тира превзошли египетские речные барки и греческие гребные галеры. Более того, никакие другие моряки не знают длинных морских путей и не умеют находить путь по звездам.
К концу недели они пришли с Киром к устному соглашению – дело в том, что финикийцы, в отличие от вавилонян, ничего не записывали, хотя и обладали тончайшим папирусом. Финикия, так же как и Палестина, должна была войти в состав Вавилонской сатрапии и подчиняться приказам правителя этого города, которым в настоящее время был Камбис. Но она сохраняла самоуправление, обычаи оставались неизменными, и платить дань она должна была лишь с увеличения торговли с Вавилоном. Кроме того, финикийский флот мог быть призван на службу Великого царя.
Пока Кир не чувствовал в этом никакой необходимости. Но его договор с приморскими городами готовил путь к вторжению в Египет – предмет желания Камбиса – и на греческие острова.
На прощанье Кир рассказал финикийцам еще одну притчу, а к этому времени они уже обращали пристальное внимание на его истории.
– Существует два величайших зла: пахарь, добывающий пищу из земли, которому приходится голодать, и сильный человек, получающий имущество слабого, не прикладывая своего труда. – И он добавил:
– Я решительный противник этих двух зол.
Таким образом, известия о странном мире Ахеменида достигли побережья. Поскольку древние народы, проживавшие на берегу, начали очень рассчитывать на правление Кира, это положило конец союзу, заключенному против него. И Амасиса на Ниле, и Писистрата в афинском Акрополе перестал беспокоить возможный приход персов.
Кир не стал продолжать путешествие к морю. Он повернул назад, после того как армии было видение над Красной землей. Перед ними, в ослепительном солнечном сиянии, над дрожащей равниной воплотились белые стены и башни крепости. Под стенами раскинулось озеро, обрамленное обещающими прохладу деревьями. Изумленные персы вскричали:
– Кангдиз! Чудесная крепость богов! Она здесь, перед нами.
Арамейцы, привыкшие к подобным миражам, объяснили, что ни воды, ни дворца не существует, они исчезнут, как только путники двинутся дальше. Однако персы устали от постоянной жары низменности, и это явление, казалось, о чем-то их предупреждало. На их настойчивые просьбы повернуть назад Кир ответил согласием. Тайно он стремился не на запад, а на восток. За всю его жизнь ему не удалось напасть на следы родины арийцев, и она не могла лежать на берегах западного моря. Жажда обнаружить Арианвей с годами в нем только росла, а ведь ему уже исполнилось шестьдесят лет.
Два обстоятельства питали эту жажду на обратном пути. Крайняя необходимость позвала его из Вавилона в Экбатану, откуда он сам удалил надежного Митрадата. И когда царские гонцы догнали его там, они привезли призыв о помощи от некоего Зоровавеля, неизвестного Киру. Писцы сказали ему, что этот Зеру-бабиль – или семя Вавилона, по-аккадски – стал вождем еврейских изгнанников, вернувшихся теперь в Иерусалим. Он писал по-арамейски, что деревни на их земле давно опустошены Навуходоносором, и их уже нельзя восстановить; что поля не родят, стада скудны, а враждебность самаритян к евреям из Вавилона велика. Выходцы из Иудеи вопрошали о праве народа Зоровавеля заново построить храм Иеговы на своих холмах. И для этого им крайне необходимы помощь и серебряные деньги Великого царя.
Обдумав эту просьбу, Кир продиктовал ответ:
– Что касается дома Божьего, который находится в Иерусалиме, то пусть этот дом будет построен на том месте, где приносят постоянные жертвы на огне; его вышина да будет девяносто локтей и его ширина – девяносто локтей, с тремя рядами кладки из камней больших и одним рядом из дерева. Издержки же его пусть выдаются из царского дома. – Он вспомнил о священной посуде, которую народ Зоровавеля увез с собой. – Также золотая и серебряная утварь дома Божия, которую Навуходоносор вынес из этого дома и отнес в Вавилон, пусть возвратится и пойдет снова в храм Иерусалимский, и каждый предмет поставлен на место свое. И помещены будут сосуды в доме Божием.