– Как же вы в такой опасный и, я бы сказал, критический момент, – наставительно загудел человек-слон, – допускаете хождение по туземному городу своих подчиненных поодиночке, в европейском платье, да еще, полагаю, вооруженных. У нас в Бенгалии я бы тотчас снял с должности любого офицера, который бы посмел так неразумно и легкомысленно распоряжаться жизнями своих подчиненных во враждебной стране. Когда остались считаные дни до выступления и любой конфликт с туземцами может вызвать срыв всего великого предприятия, некоторые много возомнившие о себе полковники ведут себя как неразумные сержанты. Я прошу вас, полковник, пройти со мной в кабинет к уважаемому фактору Уиттли, и там мы продолжим разговор.
– Слушаюсь. – Блекберри выглядел как побитая собака.
– Он как побитая собака, – проговорил негромко вслед ему лейтенант Стюарт. – Но, как побитая собака, он вдвойне опасен, потому что будет пробовать клыки не на слоне, а на зайчонке. Ты поняла, Дороти?
– А вы готовы были меня оставить на растерзание, – печально произнесла Дороти.
– А что поделаешь? – развел руками лейтенант. – У меня лишь одна жизнь и одна карьера. Ну, кто мог подумать, что Пимпкин такой юбочник, что при виде тебя разрушит весь замок полковника Блекберри.
…Когда Дороти вернулась в дом фактора, Регина встретила ее у своей двери неделикатным вопросом:
– А разве тебя не посадили в тюрьму?
– Меня оправдали, – ответила Дороти. – А теперь тюрьма угрожает вашему другу полковнику Блекберри.
– Не мели чепухи! – неуверенно произнесла Регина и, подобрав юбки, ринулась в главный дом узнать, что же произошло.
Дороти же поставила корзинку с мангустинами на столик в гостиной семьи Уиттли, прошла к себе и сидела взаперти до темноты. Воображение рисовало ей картины сладостной встречи с Алексом, но тут же жестоко заставляло вспомнить о скорой казни молодого штурмана, и слезы накатывались на глаза Дороти.
Когда же стемнело, она рискнула, вышла во двор, чтобы посмотреть, нельзя ли подойти к солдатам и уговорить или подкупить их, чтобы они дозволили перекинуться словом с Алексом. Для подкупа у нее было несколько рубинов, которые ей дал с собой дядя.
Но подойти к тюрьме оказалось невозможно. На плацу рядом с тюрьмой при свете фонарей и факелов кипела работа: возводили помост и к двум столбам сверху приколачивали могучий поперечный брус. Дороти поняла, что сооружают виселицу…
Она не смогла там оставаться и побежала к себе.
Она спряталась в комнате и, пока не заснула, строила планы: то мысленно мчалась по горам навстречу дяде, чтобы он прислал отважных воинов, которые в последний момент спасут приговоренных, то сама с пистолетом в руке всходила на помост, чтобы освободить возлюбленного. Но, конечно, ничего она не придумала.
Дороти заснула лишь под утро и неожиданно для себя проспала все на свете. Госпоже, поднявшейся раньше, пришлось идти к двери горничной, стучать и требовать, чтобы та встала наконец и помогла Регине совершить туалет – начинался большой день. День казни. День решений. День победы Регины над правдой. Правда не именовалась правдой в ее устах, для нее было другое слово: предательство.
– А когда… когда это будет? – спросила Дороти, причесывая госпожу.
– К закату полковник обещал со всем управиться, – радостно сказала птица. И Дороти поняла, что это такое – необратимое желание задушить человека.
Как? Что сделать, чтобы спасти Алекса? Ведь даже если дядя прибудет сюда через неделю или через три дня, все равно будет поздно. Не исключено, что после смерти офицеров с «Глории» полковник выполнит свою угрозу и Дороти последует за Алексом.
– Тебе его жалко? – спросила Регина. Теперь Дороти была убеждена, что госпожа нарочно дразнит ее, ибо ей доставляют радость страдания Дороти.
– Да, мне его очень жалко, – сказала Дороти. – Я отдала бы все мои драгоценности, чтобы спасти их…
– У тебя есть драгоценности? Откуда? Ты же нищенка! – Регина насторожилась. Зря ты, Дороти, так легкомысленно заговорила с хозяйкой. Она же насторожена, как птица.
– У меня их немного…
– Вранье! Ты была голой на корабле. А потом у тебя появилось серебряное зеркало, я видела его…
– Это не зеркало… оно не отражает.
– Знаю, – ответила Регина. – Иначе бы я его у тебя отобрала. Тебе не положено иметь такое зеркало. Но я тебе должна сказать, что, когда полковник отрубит тебе голову, мне все равно достанутся и твое зеркало, и твои рубины, которые ты так неосторожно зашила в дно своей шанской сумки.
И Регина счастливо засмеялась.
– Кстати, – сказала она, насладившись растерянностью Дороти, – там уже нет никаких рубинов, потому что тебе не положено иметь рубины!
Регина поднялась, отобрала гребень у обомлевшей Дороти и сказала, отступая в угол комнаты:
– А теперь уходи отсюда. И предупреждаю, что у меня есть пистолет.
– Куда уходить?
– На улицу! Иди полюбуйся, как будут вешать твоих дружков. – Хозяйка была нарочито груба, она хотела вывести Дороти из себя.
«Не поддавайся, она нарочно, – уговаривала себя Дороти, – она хочет, чтобы я сорвалась…»
– Уходи! – визгливо повторила Регина.