Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.3

Нас провожали на конференции, как будто мы отправлялись к Северному полюсу. Многие завидовали. И я их понимаю. В самом деле, возможно, мы вскоре увидим самое последнее в истории человечества забытое и оторванное племя. Руководство конференции и лично министр просвещения сделали все возможное, чтобы наша поездка была удобной. Транспортный самолет, который должен был доставить нас в окружной центр город Танги, был нагружен всем необходимым. Армия предоставила нам палатки, продовольствие, с нами отправились к тому же военный фельдшер, сутулый молодой человек по имени Фан Кукан, и, что меня удивило, пронырливый директор Матур. На аэродроме, пока мы ждали погрузки в самолет, он подошел ко мне и на правах старого знакомого стал жаловаться на судьбу, бросившую его в дикие горы, и даже намекал на то, что эти дикари – никакие не дикари, а американские хиппи или торговцы опиумом. Я холодно выслушал его ламентации и не стал их комментировать. Я убежден, что майор Кумтатон никак не спутал бы американских хиппи с настоящими дикарями. Директор Матур объявил мне, что он руководит административной группой. Эта группа состояла из него, повара-китайца, имени которого я не запомнил, и нескольких ящиков с продуктами и прохладительными напитками. Полагаю, что директор Матур присоединился к нам потому, что надеялся заработать на этой экспедиции. Иначе его и калачом не заманишь в такие дикие места.

Как сейчас у меня стоит перед глазами сцена нашего отлета в горы, такая мирная и деловая, что невозможно было предположить, к каким событиям она приведет.

Небольшой транспортный самолет жарился посреди летного поля, и мы, пассажиры, не спешили подниматься по железной лесенке в его раскаленное чрево. Мы стояли в тени под козырьком здания аэропорта: смуглый, высокий для лигонца, черноглазый майор Тильви; сухой, желчный, явно недовольный всем (возможно, это просто манера общения) профессор Никольсон; похожий на китайского божка, добродушный профессор Мангучок, одетый по-арктически тепло – в шерстяной костюм, который он берег для торжественных случаев, толстый свитер под пиджаком, ярко надраенные армейские башмаки, на голове шерстяная шапочка, как у лыжника. Анита Крашевская лениво обмахивалась круглым красным опахалом. Я сразу догадался, что она купила его вчера в пагоде. Такие носят монахи. Вряд ли женщине, причем иностранке, следует ходить с таким опахалом. Я подумал, что надо будет ей сказал, об этом, но только очень деликатно. В джинсах и мужской рубашке с расстегнутым воротником она казалась совсем молоденькой. Студенткой. И удивительно – всем было жарко и все были потные, разгоряченные, а она была совершенно свежей, какой-то прохладной, и ее каштановые волосы лежали послушно, пышно, как в осенний день в Варшаве. Чуть в стороне возвышался грузный директор Матур с очень красными губами, как у всех любителей бетеля. Из-под черного пиджака свисали холстинные дхоти, а на голых темных, не очень чистых ногах были сандалии.

Трудно осудить меня за то, что я подошел к Аните спросить, не нужно ли ей чего-нибудь. В конце концов она, во-первых, молодая женщина, ей труднее других. Во-вторых, она представитель социалистического лагеря из дружественной Польской Народной Республики.

Анита с улыбкой сказала мне, что ни в чем не нуждается, и я решил, что при первой же возможности украду у нее опахало, чтобы не начинать ненужных разговоров.

К Тильви подошел пилот. Я решил, что нас приглашают в самолет, но оказалось, что пилот жалуется на перегрузку, и Кумтатону пришлось нас покинуть, чтобы отдать распоряжения. Полеты над горами вообще небезопасны, поэтому известие о перегрузке меня встревожило, однако я не подал виду. Рядом со мной Никольсон и Мангучок негромко, хотя оживленно, спорили о том, что они будут делать по прибытии на место. Я прислушался к этому разговору.

– Приобщение к цивилизации… – с нескрываемым презрением говорил Никольсон. – Что оно может дать вашим подопечным? Вы хотите, чтобы к ним приехал такой торговец, как тамил, что стоит в двух шагах от вас? Чтобы он заразил туземцев сифилисом или оспой?

– И вы полагаете, что лучше дикарям оставаться в первобытном состоянии?

– Я убежден, что в этом их спасение.

– Ваша надежда, коллега, иллюзорна. – Профессор Мангучок сердился, его темные щеки побагровели, но он старался сохранять спокойствие. – Мы никогда не сможем оставить их в том состоянии, в каком они пребывали до нашего появления. О племени уже известно. И если мы их не будем охранять, если мы не поможем им войти в семью современных народов, тогда они, оставленные на произвол судьбы, станут легкой добычей для любого злоумышленника.

– Вы намерены отобрать у них детей и отправить в интернаты?