Через два дня Иван начал вставать. Кризис миновал. Володин утверждал, что его организму пришлось преодолеть биологическую несовместимость. Как при пересадке органа. Только здесь речь шла о двух личностях. Теория переполнения мозга информацией у Володина сочувствия не вызвала. «Ничего особенного вы своему мозгу не задали, коллега», — сказал он. Но Иван остался при своем мнении. Чужие сны были теперь не так мучительны. Хоть и не исчезли совсем. Ниночка таяла от чувств, ей очень хотелось кормить Ивана с ложечки, она легко краснела и обижалась по пустякам.
Отец снова предложил переехать к нему.
— Не надо, — сказал Иван, — мы слишком разные люди.
— Чепуха.
— Я вчера целый час решал задачу, которую ты не смог решить в контрольной в десятом классе. И решил.
— Вот видишь, это же моя задача. И есть еще миллион задач, которые мы решим вместе.
— Ты даже не помнишь, что за задача. Ты умеешь забывать о своих провалах, а мне такой способности не дал.
И тут, когда спор грозил превратиться в ссору, вошел Дубов. Опять с авоськой, полной пакетов и бутылок. Он начал неловко и шумно целовать Ржевского, потом вспомнил, что принес гостинцы, и вывалил из сумки все на стол и принялся делить — что домой Люсеньке, а что больному Ванечке.
— Такое счастье, — повторял он, — что Ваня решил стать археологом. Люся тоже согласна, понимаешь? Он как бы подхватит эстафету, выпавшую из твоей ослабевшей руки. Жалко, что у меня нет такого сына.
— Каким еще археологом! — зарычал Ржевский.
Ниночка впорхнула в комнату, замерла на пороге, сжимая испуганными пальчиками пакет с ягодами — темно-красные пятна проявлялись на бумаге.
— Я уезжаю в экспедицию. Через две недели, — сказал Иван. — Осенью вернусь.
— Ты с ума сошел! Кто тебя пустит?
— Профессор Володин не возражает. Он даже обрадовался. Утверждает, что свежий воздух и пыль раскопов — лучшее лекарство для гомункулусов, — сказал Иван. Он сейчас был куда сильнее отца и пользовался этой силой.
— Мог бы мне сказать раньше, — произнес Ржевский.
— У нас еще две недели. Завтра принеси мне новые журналы. Я еще ничего не решил. Мне не хочется ошибаться.
— Ладно, — сказал отец, — я пошел.
Он обернулся к Дубову.
— Паш, — сказал он, — зайди потом ко мне, хочешь домой, хочешь в институт.
— Конечно, — сказал Дубов. — Нам столько есть чего вспомнить… А хочешь, я сейчас с тобой пойду? Я тебя провожу.
— Отец, — сказал вслед Ржевскому Иван, — Катя не собиралась приехать?
— С чего ты решил? — пришел черед Ржевского взять реванш.
— Так просто подумал…
— Я послал ей телеграмму, — сказал Ржевский. — Если она согласится переехать в Москву…
— Иди, — сказал Иван. — Иди, перечитывай Лизины письма. А ты, Нина, положи наконец пакет на стол, блузку испачкаешь.
Витийствующий дьявол
Если человеку под сорок, а его все зовут Сашком, значит, жизнь не сложилась.
В четверг, с большого похмелья, Сашок осознал эту трагедию и решил начать новую жизнь.
Но новую жизнь в Москве начинать нельзя. Слишком много знакомых, которые до старости будут звать тебя Сашком и всегда готовы занять тебе очередь в винный отдел.
Размышляя так, Сашок окинул печальным взглядом неуютную комнату в общей квартире и, не поднимаясь с дивана, вытащил из-под него шкатулку покойной мамы, в которой хранились поздравительные открытки, квитанции, повестки, несколько фотографий и денежная заначка. Три дня как Сашок взял расчет на базе, где работал электриком, и должно было оставаться.
Но осталось только шесть рублей. Куда делись остальные, неясно. Сашок переворошил все в шкатулке. Пусто. Он достал фотографию. На фотографии он сам, в десятилетнем возрасте, держит за руку старшую сестру Тамару. Потом другую фотографию – на ней та же Тамара, но уже солидная, раздобревшая, с перманентом, с супругом Василием Федоровичем и сыном Колей. На обороте написано: «Дорогому брату Саше, которому всегда добро пожаловать в наш дом. Омск».
Прочтя трогательную надпись, Сашок понял, где будет начинать новую жизнь. В Омске. В доме старшей сестры и ее работящего мужа. Он отложил в сторону фотографии и шесть рублей, а остальное сложил обратно в шкатулку и спрятал на место.
В коридоре зазвонил телефон.
Сашок натянул джинсы. Но не успел выйти – послышался сварливый голос соседки:
– Не выглядывал еще. Дрыхнет… Почему да почему? Гудели они здесь до трех утра. Я уж хотела милицию вызывать. Если бы не память о его покойной маме, царство ей небесное, вызвала бы, ей-богу, вызвала. – И повесила трубку.
Сашок не сразу вышел в коридор. Он увидел на столе у окна батарею бутылок. Все пустые. Вокруг, как дрессированные собачки, стояли рюмки и стаканы. В одном оставалось. Сашок даже взял стакан в руку, но ощутил отвращение к алкоголю. Поставил стакан на место.
Одевшись, Сашок вышел на кухню. Соседка была у плиты.
– Доброе утро, тетя Клава.
Соседка сделала вид, что не слышит. Сашок не обиделся. Понимал, что сам во всем виноват.
– Кто звонил? – спросил Сашок.
Соседка так загремела кастрюлями, словно репетировала в оркестре ударных инструментов.