Остальные послушно последовали за ним. Стены не были стенами – это были занавесы тумана, что лишь щекотали, когда проходишь сквозь, и смыкались сзади. И когда они прошли первую стену, астронавта не было. Мюллер остановился и тут же услышал:
– Идите.
И в следующее мгновение они оказались у люка. Астронавт уже был снаружи, он легко стоял на бревне. Он был одет в облегающий серебристый костюм, украшенный голубыми квадратиками, разбросанными по нему без смысла, но красиво.
Он быстро пошел в сторону лагеря. Остальные, не возражая, поспешили следом.
Иван Молчун, пошуровав в мешках Мюллера и молодых людей, больше ничего спиртного не нашел и, так как все еще оставался в неприятном положении человека, начавшего пить, решил поспать. Но сон не шел, а было глубокое раздражение. Из сорока с небольшим лет, прожитых на божьем свете, Молчун около двадцати провел по тюрьмам и каторгам не потому, что был особо склонен к злодейству, а так получилось. С первой же тюрьмы дорога его была определена и друзья известны. Он был клейменый, поротый, битый плетьми – нерчинскую каторгу знал, сахалинскую видел. Для него вся Россия была большой каторгой – там был центр мира, а между каторгами существовали как бы хлевы, там стояли коровы и ждали, пока волк их зарежет.
Лет шесть назад бежал Молчун с каторги – надоело. Решил, что больше не вернется. Пристал к золотоискателям, таился, потом попался на глаза к колоколовскому приказчику, тот его определил к хозяйскому дому. Вроде бы как телохранителем. В помощь Ахметке.
С тех пор служил. Колоколова уважал. Документы ему выправили новые. Выпивал, правда. Нечасто, но если начнет – удержу нет.
Вот и сейчас – самое время начать.
Уйти, что ли? Да куда уйдешь? И оттого Молчун сердился.
Он вышел к лошадям, посмотрел, нет ли язв, не сбиты ли ноги. Спокойнее не стало. Сколько еще в тайге сидеть?
Молчун со злости подобрал с земли тяжелый обгорелый сук и кинул его в кусты.
Сук с треском влетел в перепутанность горелых ветвей и сучьев, оттуда послышался крик. Молчун даже замер от неприятного предчувствия: если профессор с той стороны идет да ему по макушке угодило – что тогда? Придется снова бежать, в тайге скитаться…
И пока Молчун в удручении глядел перед собой, из чащи вышли три человека.
Впереди шел кореец, из золотоискателей. Его Молчун знал, днями встретили у Власьей речки. Второй был высокий англичанин, который приехал в Новопятницк с девкой. А третий шел – злобы не хватает – косоглазый, который с ним таким подлым образом разделался в Новопятницке.
– Ты че то кидаешь? – спросил кореец испуганно. – Зачем убить хочешь?
– А кто знал, что вы здесь шляетесь? – взревел Молчун. – Чего вас сюда несет?
И тут он увидел в руке китайского слуги небольшой черный пистолет.
Молчуну бы испугаться, сообразить, что не зря эти иностранцы, которым в Булуне надо быть, в тайгу забрались. Но полупьяная нерастраченная злость, память об унижении, которому его, первого силача в городе, подвергли в Новопятницке, настолько овладели им, что он заревел словно медведь и двинулся к пришельцам.
– А ну, брось! – крикнул он китайцу. – Брось, тебе говорю!
Высокий англичанин что-то заквакал по-своему, кореец кинулся в сторону, попал между корней в лужу – только грязь столбом!
Китаец улыбнулся, холодно так, спокойно оскалил зубы. Поднял пистолет, и Молчун понял: сейчас выстрелит. Ему бы остановиться, смириться. Но смириться он не мог и продолжал идти на китайца, сжав кулаки и глядя на него в упор почти белыми яростными глазами.
И тогда китаец выстрелил. Раз выстрелил, потом еще и еще, потому что Молчуна убить трудно – его на всех каторгах убивали, да не убили, а пистолетик маленький, вроде детский.
Он упал только после четвертого выстрела.
Но еще не был мертвый, только неподвижный и немой, потому что ему перешибло хребет.
– Ну зачем вы это сделали, маркиз? – сказал по-английски мистер Робертсон. А китаец Лю, не пряча пистолета, ответил на том же языке:
– Вы предпочли бы, чтобы он меня задушил? Разве вы не видите, что я только защищался?
– Я помню этого человека, – сказал Дуглас. – Он напал на меня в том городке.
– Он маньяк. Бандит.
– Это, к сожалению, не оправдание, маркиз, – сказал Дуглас.
– У меня не было выхода.
– Сейчас появятся профессор и другие русские. Что мы им скажем?
– Мы скажем правду, – ответил маркиз. – Мы скажем, что вы, защищаясь, убили этого бандита.
– Но я не убивал его! Вы хотите, чтобы я попал в тюрьму в этой стране?
– Вас никто не обвинит. Слугу же…
– Но наш проводник! Он все видел.
– Тогда он тоже должен умереть.
– Маркиз! Остановитесь. Вы погубите и себя, и меня.
– Я не верю в бессмертие души, – сказал маркиз. Молчун вздрогнул, из его полуоткрытого рта вырвался стон.
Маркиз был скор. Его рука не дрожала. Раздался сухой выстрел.