Кипрей-Полыхань

Наступила какая-то неудобная для всех тишина.

— Мне можно идти? — спросила Настя Никитична.

— Так что же, никакого наказания не последует? — вскричала Федорова.

— Людей не наказывать, а воспитывать нужно, — утешила Федорову инспектор районо Татьяна Борисовна Николаева. — Вы, товарищ Веточкина, свободны.

— Спасибо, — сказала Настя Никитична. — До свидания.

Дверь за учительницей закрылась, члены комиссии задвигались, зашуршали бумагами, кто кашлянул, кто причесался, ну будто дали звонок с урока.

Федорова постояла, набычив лоб, кинулась к двери, распахнула ее настежь, замерла, а за собой так трахнула, что из петли вылетел шурупчик.

— А время-то уже обеденное, — поглядел Никифор Пафнутьевич на часы. — Столовой тут у нас нет, ко мне прошу.

И, не поленившись, поднял шурупчик.

* * *

Настя Никитична нашла себя на реке. Стояла над полыньей. Удивилась. Вгляделась в черную, тихо звенящую воду. Отпрянула. Следы были мокрые. Ноги тоже мокрые. Она почувствовала холод, побежала домой. Дверь в доме была распахнута.

— Бабушка!

Никого! Даже ходики не тикают: остановлены.

Тревога заколотила Настю Никитичну. Сбросила ботинки, мокрые чулки. Не убрала с пола, кинулась, босая, к печи, достала валенки, натянула, выбежала на крыльцо. Глянула вдоль пустынной улицы, взмахнула отчаянно руками — полетела.

Она летела над поймой, над спящей подо льдом рекой, над лесом к полянке, где рос Дуб. Она летела высоко, выше деревьев, но, когда показался Дуб, в ней пробудилась осторожность. Бесшумно опустилась на большой сучок густо запорошенной снегом сосны. Внизу, возле Дуба, были все, кто жил в Кипрей-Полыхани. Люди стояли тесно, кольцом; в центре, опустив голову, с крыльями за плечами — Финист.

— Да будет так! — проскрипел старческий голос, и Настя Никитична увидала: от Дуба, раздвинув толпу, идет к Финисту человечек в белых холщовых одеждах. В руках у него был нож.

Старик поднял крыло за спиной Финиста и сильным ударом отрезал. Зашел с другой стороны, поднял второе крыло.

— Не-ет! — закричала Настя Никитична, кинулась коршуном со своего дерева, но старик успел отсечь и второе крыло.

Схватила Настя Никитична Финиста под мышки, рванулась вверх, но тотчас сосны и ели закрыли небо.

Очутились Финист с Настей Никитичной в тереме, стенами которого были сросшиеся деревья. Все кругом погрузилось во тьму. Только в углу мерцал огонек. Огонек приближался. Дед, который редьки не слаще, нес свечу, защищая ладонью огонь от сквозняка.

— Финист, в наказание отправляйся в город по крылатые дела. Будут таковые — и крылья будут. Они сами принесут тебя в Кипрей-Полыхань.

— Это все из-за меня! — У Насти Никитичны подкосились ноги, но Финист подхватил ее.

— Пошли, проводишь меня.

Он повел ее ласковой, но твердой рукой.

— Эй, девушка! — окликнул Настю Никитичну старец. — Чуть не забыл сказать тебе:

Тот радости не знал, тот не грустил,
Кто в небе был и небо упустил.
Не надломись былинкою в беде,
Ты жди и будешь в стае лебедей.

* * *

Они раскачивались в лихо мчащемся автобусе. Настя Никитична уговорила Финиста, что проводит его до города. Автобус затормозил, с натугой отворились промерзшие створки дверей.

— Сойдем? — спросил Финист.

Они вышли на окраине.

Занимался розовый день. Над городом стояли белые дымы. Город работал. Финист прижал Настю Никитичну к груди, заглянул в глаза.

— А свадьбу мы все-таки в Кипрей-Полыхани сыграем.

— Да! — согласилась Настя Никитична.

— Еще какую свадьбу сыграем! Мы с тобой в санях. За нами наш поезд: тысяцкий, бояре и прочие, а впереди нас — дружка, кудряш мой. И будет он кричать встречным: «К нашему князю новобрачному меду пить, сахару есть!» — это чтоб какой злыдень не испортил свадьбы. А потом поведут нас в горницу под хлебом и солью и станут приговаривать: «Ты ходи, коровушка, домой!» После пира тебе косы расплетут, а мальчишки споют тебе: «Ручки горят, мальчишку катят, девчонку катят». И поведет нас дружка в нашу с тобой светелку, а гостям поднесет по чарочке, приговаривая: «Пейте до дна, на дне добро — мед и патока, винная ягода, Селиван наливал, Киприян подавал, Захарий челом прибивал. У меня, у дружки, ножки с подходом, язык с приговором. Кушайте на доброе здоровье, головушке на веселье, душеньке на спасенье. Наших князя и князюшку полюби и пожалуй со всем их княжеским поездом». И оставят нас они с глазу на глаз!

— Да! — сказала Настя Никитична, прижимаясь к Финисту. — Да! Все так и будет.

Они шли по дороге, город подрастал с каждым шагом. И вдруг она остановилась.

— Финист! Он ведь неспроста сказал: «Тот радости не знал, тот не грустил, кто в небе был и небо упустил. Не надломись былинкою в беде, ты жди и будешь в стае лебедей». — Она легонько подпрыгнула и повисла в воздухе. Опустилась. — Финист! Я не потеряла дара. Финист, наши дети будут летать!

— Еще как! — Он закрыл глаза и поцеловал ее.

Настя Никитична утирала счастливые горькие слезы.

* * *

А теперь я признаюсь.