Кипарисы в сезон листопада

Шейнман глянул с высоты, оставил метелку и спустился на землю. Сунул толстые пальцы в ворох марок. Бахрав почувствовал болезненный спазм в животе.

— Прекрасно, прекрасно, — забормотал, выражая свое восхищение. — Все израильские?

Бахрав кивнул.

— Очень мило, — снова выразил торговец свое одобрение. — Но стоимость их не так уж велика, — заметил как бы невзначай. Марки ручейком заструились у него между пальцев и застыли пушистой горкой на прилавке. — Что ж, заплачу за них согласно ценнику. — Взглянул на Бахрава и запустил руку в задний карман брюк, где хранился кошелек.

Бахрав не ответил, лишь принялся молча собирать марки.

— Есть и другая возможность, — объявил Шейнман, и тонкие его губы растянулись в улыбке. — Только это займет значительно больше времени, а в результате выйдет то же самое — столько же, сколько я предложил. — Он сделал паузу, словно ожидая ответа Бахрава, и продолжил: — Но если вы не торопитесь, можете сесть и пересчитать их по одной.

Бахрав остался. Снял пальто, засучил рукава рубахи — словно в жаркий день в поле — и принялся за пересчет. Не так уж это и сложно, думалось ему. Ведь марки уже разложены согласно номинальной стоимости и году выпуска. Хотя Шейнман, конечно, будет стоять и следить за ним. Он поднял глаза и с удивлением увидел, что тот сидит поодаль за маленьким столиком с лупой в одной руке и щипчиками в другой. Не исключено, что Шейнман все-таки порядочный человек. Ведь это именно он объяснил Бахраву, как следует рассортировать марки, и пообещал в надлежащее время заплатить за них как следует. Наличными. Хорошие деньги. Когда Бахрав поинтересовался, когда наступит это «надлежащее время», ответил, что день назначит он сам, Бахрав. Бахрав попросил назвать сумму, на которую он может рассчитывать, поскольку вовсе не исключено, что его дальнейшая жизнь зависит от этих клочков бумаги. «Что значит — клочков бумаги? — притворился Шейнман возмущенным и обиженным. — Любая марка стоит денег. Иногда даже больших денег. — И заключил таинственно: — Это от многого зависит».

Продолжая свою работу, Бахрав произнес вдруг доверительно:

— Это все, что осталось у меня от сорока пяти лет жизни… — Замолчал и поправил очки.

Шейнман не ответил. Лысая его голова оставалась склоненной над кругленьким крошечным столиком. Лишь изредка он покачивал ею, то ли в ответ на слова Бахрава, то ли поражаясь своим открытиям, совершенным с помощью лупы.

— Они еще узнают, — пробурчал Бахрав себе под нос и даже пригрозил этим подлым невидимым типам кулаком. — И Гершон тоже… Еще поползает передо мной на брюхе…

Снова поник головой и продолжил раскладывать и пересчитывать марки. Такой опытный торговец, как Шейнман, должен выразить свое мнение и о внешнем виде, и о состоянии марок. Чистенькие аккуратненькие марки. Бахрав попытался представить себе свою будущую иерусалимскую квартиру. Долгосрочный найм — это именно то, что ему требуется. С виду скромненькая, но милая и уютная — как выразился поэт. Он уплатит хозяину за пять лет вперед. Число лет по числу коробок. Не попросит у Шейнмана ни копейкой больше, чем следует. Однокомнатная квартирка. Пускай даже с удобствами во дворе, не важно. Главное, начать все сначала. Как в Эйн ха-Шароне. Что там было? Общий барак с тощими перегородками и убийственная жара. Летом. А зимой холод. И ничего — выжили. После работы он будет водить Пнинеле в зоопарк. Йорама и Шарону он водил в птичник. Они радовались и принимались гоготать, как индюшки: глот! глот! А может, Дани захочет бегать с ним по утрам. По Крестовой долине, рядом с домом… Мы еще поглядим, кто кого обгонит!.. Среди тех самых деревьев, из которых делают кресты… А в субботние вечера он будет приносить детям подарки. Гершону — бутылка коньяка, из самых лучших. Это прежде всего. У Гершона изысканный вкус, он сумеет оценить хороший коньяк. Отпразднуем мир, Гершон — на пять ближайших лет! А что принести Пнинеле? Куклу. Такую, которая закрывает глаза и умеет плакать. А для Дани он начнет собирать марки — опять, сначала…

Бахрав рассмеялся и с тревогой взглянул на Шейнмана. Тот стоял к нему спиной и опускал жалюзи. Что ж, человек его возраста обязан беспокоиться о своем здоровье, подумал Бахрав с сочувствием. А что может быть полезнее послеобеденного отдыха? Шейнман подошел и зажег настольную лампу — чтобы Бахрав мог продолжать свою работу. На порядочность кибуцника он полагается, кибуцнику можно доверять с закрытыми глазами. Шейнман усмехнулся и указал на раскладную кровать, которую расставил посреди лавки.

Бахрав не замечал, как летели часы. Столбцы серий росли и удлинялись на белых листах бумаги, рука продолжала механически записывать. Дважды колонки цифр сливались в железные стержни, готовые ударить его по рукам, но он пренебрег угрозой и записывал дальше. Даже не слышал, как Шейман встал и убрал кровать, как он поднял жалюзи, налил кофе и поставил рядом с Бахравом дымящуюся чашку. Только когда закончил и хриплым голосом позвал: «Все готово!» — заметил кофе.