Кипарисы в сезон листопада

Я попыталась угадать, когда должна была наступить десятая годовщина. И что он купил бы ей в девятую, восьмую, седьмую… Но иглы, всё те же иглы кололи мне глаза. Янтарь смешался с бирюзой, аквамарин с кораллами. Я сказала себе: нет-нет, просто сегодня такой свет, невозможно сидеть под таким светом. И еще сказала себе, что это именно то, что она делает сейчас: пытается угадать, что бы он принес ей в седьмую, восьмую… Девятую, восьмую, седьмую… Как и я, она ведет этот обратный отсчет. Этот краткий отсчет, говорит она себе, с каждым годом будет расти, а браслеты будут сжиматься, счет расти, а браслеты сжиматься, пока наконец не сожмутся, не высохнут и руки. Но сейчас она сидела и задумчиво играла браслетами, которые, сталкиваясь, издавали особенный медный звук, глухой металлический стон: дин-дин-дон… Дин-дин-дон…

Мне показалось, что мы уже встречались с ней однажды на углу нашей улицы, но теперь я не узнала ее — тогда руки ее были голы, вот я и не узнала ее, я сказала себе: нет-нет-нет, только не это, это не она, это свет, невозможно при таком свете… Это ошибка, всё одна сплошная ошибка, а браслеты уже плясали, крутились по саду, смешиваясь с прекрасным свежим цветением, с черными буквами и белыми пятнами света на камнях, и кольца тоже плясали и крутились, и я вдруг вспомнила: пусты они, пусты от всего, ничем не наполнены, и дом его пуст, и душа его пуста, и молитва его возвращается без ответа. Не возвращай меня с пустыми руками! — вспомнила я. О, не возвращай меня с пустыми руками, не приходи ко мне с пустыми руками! И сказала себе: нет-нет, это воздух, слишком плотный воздух, он сжимается, и от этого все бредут в нем безгласные и опустошенные… Почему я вспомнила это? Где я это слышала? Много лет прошло с тех пор, как я слышала это, бедные и опустошенные уходите вы, да, я слышала это, я была маленькой девочкой, когда слышала это, это всегда было летом, мама снова и снова бормотала эти слова. Наш барак стоял напротив мусульманского кладбища, окна были распахнуты, я боялась кладбища и просила: давай закроем окна, но она говорила: это не окна, это не оттого, что открыты окна, это колокол, он пустой внутри, он гудит пустотой…

— Что-то случилось? — спросила женщина.

Она снова играла веткой, которую держала в руке, и я сказала, что устала, и вообще, поздно уже, пора идти… Она улыбнулась:

— Конечно, конечно. Если придешь на следующий год, найдешь меня здесь.

Она выглядела такой умиротворенной, притихшей — само спокойствие, и я пообещала, что запомню дату и приду, конечно, конечно, приду. Поскольку она ничего не ответила, я сказала, что день в самом деле очень жаркий, и этот ветер… Вообще-то я хотела прийти вечером, но побоялась, что будет закрыто.

Она продолжала играть веткой, не отрывала ее от лица.

— Кладбище не закрывают, — сказала она.

По дороге к воротам я увидела садовника, он складывал под навесом свои инструменты — мотыги и лопаты, запасные насадки на краны и целую кучу свежих саженцев. Улыбнулся, когда я спросила о ней.

— Приходите на следующий год, она будет здесь. — Запер неторопливо калитку в решетчатой ограде под навесом. — Она всегда приходит в это время, каждый год.

Авигдор Шахан Иерусалим небесный

Между каменными колоннами Никарагуа, покрытыми таинственными рисунками, и городом духов Текаль в Гватемале простираются необъятные джунгли. Места эти называются Петен.

Старенький автобус, битком набитый гватемальцами, обитателями джунглей, медленно полз сквозь убийственную жару в сторону Текаля. Из всех пассажиров только один сохранял бодрость духа. Хриплым голосом вещал он из глубин автобуса про Царствие небесное и град Херусалин. Чем дальше описывал он Иерусалим, тем больший восторг и восхищение охватывали его. Постепенно он даже заразил своим волнением слушателей.

— Херусалин! — восклицал он. — Стены его — чистое золото! Из белого камня сложены его здания. Голубые небеса его сияют, как драгоценные камни. Река трепетности омывает его. В воротах города сидит Мессия, золотой жезл в его руке. Он судит народы, текущие перед лицом Его… Хотите вы попасть в Херусалин? — воскликнул он вдруг грозно.

— Да!.. — откликнулся автобус.

— Так научитесь подставлять другую щеку!

Мне пришлось немало поездить по Гватемале, и странствующих проповедников, призывавших слушателей обратить свои души и помыслы к Господу, я встречал не раз, но этот поразил меня своей убежденностью и категоричностью.

Когда автобус остановился в тени огромного дерева и пассажиры высыпали наружу немного отдохнуть, мы с сыном подошли к нему.

— Вы так чудесно рассказывали про Иерусалим, — начал я. — Мы с сыном сами оттуда…

Он посмотрел на меня в недоумении.

— Вы — из Херусалина? Но этого не может быть… Херусалин на небесах…

— А все-таки мы из Иерусалима, — сказал сын. И в подтверждение своих слов вытащил паспорт и показал этому человеку. — Видите, здесь написано, что я родился в Иерусалиме.