Кио ку мицу !

Отт подался к Зорге, но следователь жестом остановил посла. Разговаривали издали, через комнату. Посол задал первый вопрос:

- Как вы себя чувствуете, Ики?

- Благодарю вас, я ни на что не жалуюсь, - спокойно ответил Рихард.

- Вы считаете себя виновным?

Японцы заволновались.

- Мне только что запретили отвечать на этот вопрос, - кивнул он на свою охрану. - Не будем говорить об этом...

Отт растерялся, для него важно было получить ответ именно на этот вопрос. Он спросил еще:

- Что я могу для вас сделать, Ики?

- Спасибо, мне ничего не надо... Мы едва ли увидимся с вами, господин посол. Передайте привет вашей семье.

Встреча окончилась. Отт торопливо сказал еще:

- Вот это вам просила передать Хельма.

Один из полицейских подошел к Зорге и отдал сверток. Рихарда увели.

В камере он развернул сверток, там были фрукты и теплое одеяло с инициалами Хельмы "X. О." и еще запонки - подарок Отта. "Запонки-то, пожалуй, ни к чему", - усмехнулся Зорге, взглянув на свою арестантскую куртку.

В продолжение многих дней Зорге держал себя вызывающе, требовал встречи с германским послом, протестовал против незаконного ареста. После встречи с Оттом Рихарда Зорге снова вызвали на допрос. Допрос вел государственный прокурор псикава. Ой опять спрашивал - признает ли Зорге себя виновным в причастности к подпольной организации. Рихард давал односложные ответы, но по наводящим вопросам прокурора он все больше убеждался, что сидевший перед ним маленький японец уже многое знает. Теперь главное заключалось в том, чтобы заслонить остальных, приняв всю ответственность на себя. Это решение созрело окончательно, когда через несколько недель после ареста следователь на очередном допросе вытащил из письменного стола три германских ярбуха, с помощью которых подпольщики шифровали свои радиограммы.

- Вы и теперь станете отрицать свою связь с Москвой?! воскликнул прокурор, потрясая книжками. - Это ваш ежегодник?

- Да, мой, но какое отношение имеет к делу старый немецкий справочник? - равнодушно спросил Рихард.

- А вот какое! - псикава раскрыл папку и прочитал последнюю телеграмму Зорге, посланную в Москву: - "Все это означает, что войны в текущем году не будет..." Это вы писали? - торжествующе спросил прокурор. - Вам не к чему отпираться. Ключ шифра в наших руках. Теперь-то вы признаетесь, что были шпионом Москвы?!..

Упираться было бессмысленно, но Зорге сказал:

- Я никогда не был шпионом! Я только боролся против войны... Я коммунист и гражданин Советского Союза... Но я хотел бы отложить допрос, сегодня я слишком утомлен. Позже я сам напишу все, что найду возможным.

- Здесь я решаю, когда вести допрос! - сказал псикава. - Впрочем, одну минуту...

Зорге вывели в коридор, государственный прокурор позвонил премьеру Тодзио и доложил, что Зорге признался в том, что он русский коммунист, и просил перенести допрос.

- Ни в коем случае! - закричал в трубку премьер-министр. - Ведите допрос до полного изнеможения арестованного! Иначе вы ничего не добьетесь...

Генерал Тодзио, бывший начальник военной жандармерии в Квантунской армии, знал, как надо вести допросы...

Допрос продолжался, но через несколько часов в изнеможении оказался не Зорге, а государственный прокурор псикава.

Зорге не били, не пытали во время допросов, иностранцев было приказано не трогать - могли произойти дипломатические осложнения. Исключение составлял только Бранко Вукелич. Его считали французом, поскольку он представлял французское телеграфное агентство. А Франция - поверженная страна, кто с ней станет считаться! Вукелич стойко переносил самые ухищренные пытки. Избитого, окровавленного, его приводили в комнату следователя, и он снова молчал. Разъяренный прокурор как-то спросил: "Он кто - француз или американский индеец, откусивший себе язык?! Заставьте же его говорить!" Но Бранко Вукелича говорить так и не заставили.

Пытали, били бамбуками и художника Иотоку Мияги, и он мечтал поскорее умереть - его больное тело, снедаемое туберкулезом, не выдерживало долгих мучений.

Рихард попросил доставить ему пишущую машинку и пачку бумаги, сказал, что от руки писать он отвык, а привыкать снова к перу не хочет... Тяжба арестованного с тюремной администрацией тянулась долго, но победил Зорге. Прокурор распорядился принести арестованному машинку.

И вот он в одиночной камере наедине с раскрытой машинкой на деревянном столе. С чего начать и зачем? Нужно ли все это? Нужно!

Рихард смутно догадывался, чувствовал, что отношение к нему изменилось. Может, его кто-то оклеветал, как же тогда опровергнуть этот навет? Зорге понимал: ему наверняка не выбраться из японских застенков. Так пусть же люди узнают, как он жил, пусть сохранят о нем добрую память. Он, Рихард Зорге, будет повествовать о прошлом, о том, что давно отжило и не может уже повлиять на дела, связанные с группой Рамзая. Начнет он издалека и будет писать не торопясь. Это позволит ему уйти от текущих допросов. В тюрьме тоже важно выиграть время. И пусть это будет его завещанием, его кредо, в котором он изложит свои убеждения, свои взгляды.

Начал Рихард с официальной справки: