— Не хотел я убивать парня, сгоряча ударил кленовой палкой парнишку… Пережил я много в тот злосчастный вечер, не дай Бог кому… Ну, так вот, доехал я до деревни Славкино, завернул во двор к знакомым… И тут началось! Вся деревня сбежалась… Парня убитого на солому положили… Я рассказал людям, как дело было. Меня многие знали. Кто про что судачит, шум стоит во дворе. Многие плачут: кому парня молодого жаль, а кто меня жалеет, а может, проклинает. Пришлось в деревне заночевать. Отхаживали меня. Всю ночь я глаз не сомкнул, так расстроился, думы всякие… А утром милиция приехала. Парня того увезли, протокол составили. Меня арестовать хотели… Потом велели ехать домой, никуда не выезжать… Словом, суд был. Того бандюгу, что убежал, Стрелина, поймали. Все подтвердил на суде, как было. Вину он на себя принял. Деньги, говорит, не взял: «Простите, говорит, дед не виноват. Мы деда подкарауливали, хотели у него деньги отобрать. Так получилось, деньги я не отбирал».
Перешли через мостик. Дед остановился на минутку:
— Оправдали меня! Сколько пережил я, уму непостижимо. Алеша. Бабушка, бедная, изревелась. Мы тогда жили вдвоем… Вот какие люди бывают паскудные. Раньше такого не было. У немцев все лежало открыто. Никто ни у кого не воровал. Уважительные были…
Домашние накрывали на стол. Бабушка Наталья глянула на деда Степана и сразу же поняла, в чем дело:
— Опять горюшко вспоминал! Будет тебе, старый, сердце терзать, расстраиваться. Давно прошло все! Пережили мы напасть эту, ужасть. Садитесь за стол, ужинать будем…
Алеша спал безмятежно. Мать наказала Нине не тревожить брата: пусть отоспится с дороги. Сегодня воскресенье, все отдыхают. За многие годы такое блаженство досталось ему впервые.
Проснувшись, он не спешил вставать. Очевидно, его разбудил Ниночкин смех во дворе. Звонкий голосок беспрерывно взрывался от хохота. Любопытство подстегнуло. Он надел брюки, сунул ноги в домашние шлепанцы и вышел на крыльцо. Оказывается, смеялись все, и сам он невольно расхохотался: во дворе гуляли пьяные куры. Они не могли ходить. Опираясь на крылья, курочки вставали и падали назад. Петух, что называется, «петушился», горланил, шатался, опираясь то на правое, то на левое крыло, то смешно пятился назад. Любивший бабушку за щедрость, он вдруг набросился на нее, клевал и царапал когтями фартук. Куриный пастух так раскудахтался и бил крыльями, будто на него нападали. Бабушка Наталья заохала, запричитала и поспешно ретировалась. Смеху было на весь двор.
— Совсем сдурел твой петух! В драку лезет пьяный! Наделал ты, дед, делов! — без сердца бранилась бабка.
Дедушка Степан ухмылялся, прищурив хитрые глазки: он подготовил новую сценку. В компании с курами кабанчик доедал хмельной виноградный жмых в корыте. Он свалился и взвизгнул, вскочил на передние ноги, а зад приподнять не мог, так и сидел по-собачьи. Затем направился к своему логову, но идти не мог: тяжелое брюхо мешало ему, и он волочил его по земле, смешно похрюкивая. Обжора полз на коленях, вставал, падал, визжал, но настойчиво добирался до излюбленного места у солнечной стенки сарайчика. Наконец, он дополз, хрюкнул довольно и затих. Утренние лучи грели ему спинку.
Алеша сидел на крыльце и вытирал слезы: он все еще хохотал и не мог успокоиться от необычного спектакля. Довольный представленной комедией, дед улыбался, подошел к Алеше, сел рядом, обняв внука за плечи:
— Немцы постоянно устраивали на праздниках бои охмелевших петухов. Смеху хватало на всех гостей. Колонисты умели работать, но и веселиться могли вдоволь…
После завтрака Степан Егорович повел внука к колхозным виноделам. В огромном помещении стояло четыре больших чана, замурованных в кирпич. По краю ходили молодые женщины с черпаками. Они помешивали бродившее сусло. В нос ударил теплый приторный парок «играющего» вина с изумительным запахом целого букета ароматных трав. Появление Степана Егоровича в винодельне женщины отметили поднятием черпаков и дружным приветствием. Дед представил работницам своего внука. Они оживились, смеялись и перешептывались, глядя на молодого красивого паренька. Одна из них, улыбаясь, зачерпнула полведра вина и на вытянутом держаке поднесла Алеше:
— Выпьешь до дна — признаем, что ты настоящий мужчина! — все громко засмеялись.
Алексей смутился, покраснел. А девчата все громче галдели, подначивая молодца на «подвиг». Деваться некуда, пасовать нельзя! Дед подтолкнул внука локтем: «Давай, пробуй!»
Алеша собрался с духом, поддернул рукава гимнастерки, взял черпак обеими руками и приложился к ведру…
— Пей-до-дна! Пей-до-дна! Пей-до-дна! — скандировали девушки под смех, шум и аплодисменты.
Вино было теплое, как парное молоко, и сладкое. Оно еще не перебродило. Аромат его разливался по всему телу. Стало жарко. Пить такое «пойло» было не совсем приятно, да еще под прицелом стольких женских глаз… И наш молодец, выпив, сколько мог, сдался!