Кинжал Клеопатры

– Аристократка? Она? Сомневаюсь в этом, – все трое обернулись и увидели Саймона Снида, крадущегося к ним. – Чтобы быть аристократкой, нужно принадлежать к высшим сословиям, – сказал он, скрестив руки на груди и скривив губы в усмешке.

– Что вы знаете о сословиях, Снид? – сказал Том, и его бледное лицо стало темно-пунцовым. – Я слышал, ваша мама была посудомойкой.

Снид сделал шаг к нему.

– На вашем месте я бы извинился за это замечание. Конечно, если вы не хотите, чтобы ваше лицо подправили. Хотя, на мой взгляд, вам бы это не помешало.

Том не дрогнул, хотя Элизабет видела, как подергивались его пальцы, а кадык подпрыгивал вверх-вниз, словно пружинка.

Фредди протиснулся между Томом и Саймоном Снидом, сжав кулаки.

– Сначала вам придется пройти через меня, Снид, – спокойно сказал он. Будучи на несколько сантиметров ниже Снида, Фредди был сложен как бульмастиф: в сравнении с его массивными мускулистыми плечами шея казалась совсем маленькой.

– С удовольствием, если вы соблаговолите выйти, – также спокойно ответил Снид.

– Что здесь происходит? – потребовал Карл Шустер, входя в комнату. Он направился к ним, его большие ноги тяжело ступали по голому деревянному полу.

– У нас просто была небольшая дискуссия, – ответил Снид.

– Это правда? – спросил редактор, поворачиваясь к Фредди.

– Да, шеф, – ответил Фредди. – Это просто обычная дискуссия.

– Что ж, займитесь этим в свое свободное время, – нахмурившись, ответил Шустер. – Вы уже закончили свою статью? – спросил он Элизабет. – Нам нужно поместить ее в завтрашний выпуск, иначе «Сан» нас обгонят.

– Репортер «Сан» также присутствовал у Асторов? Я не видела…

– Просто принесите мне ее к четырем, хорошо? – сказал он, выходя из комнаты не оглядываясь.

– Увидимся с вами позже, – сказал Снид Фредди, прежде чем неторопливо уйти.

– Надеюсь, нет, – пробормотал Фредди. Когда Снид ушел, он повернулся к Элизабет, ухмыляясь. – Не беспокойся о таких, как он, пока я рядом.

Элизабет улыбнулась. Она считала Фредди милым: в нем сочетались хвастовство парня из Ист-Энда и мальчишеское обаяние. С того момента как она появилась в «Геральд», он взял на себя роль защитника, проявляя в равной степени гордость и высокомерие. Несмотря на свою решимость излучать уверенность, Элизабет успокаивалась в его присутствии.

Вернувшись к своей работе, она сосредоточилась на том, чтобы закончить статью, сдав ее за пятнадцать минут до крайнего срока. Ее мысли были совсем в другом месте: ей не терпелось уйти из «Геральд» и вернуться в квартиру на третьем этаже в Бауэри. Надев шляпку и перчатки, она быстро спустилась по мраморной лестнице на первый этаж и вышла на улицу, где светило послеполуденное солнце. Дождь прекратился, но с земли начал подниматься туман, отражая золотистый свет на влажных булыжниках, пока Элизабет быстро шла к железнодорожной станции «Парк-Роу».

Глава 8

Час пик еще не наступил, поэтому в поезде было не так многолюдно, и Элизабет заняла место у окна, глядя в него на клубы дыма, поднимающиеся из-под локомотива, пока поезд, пыхтя, мчался в центр города. Воздух был густым от сажи и пепла, и она видела, как ее мать качает головой, озадаченная ее выбором транспорта: «Такой грязный и вонючий! С какой стати кому-то, кто может позволить себе комфортно передвигаться, хотеть…»

Ее размышления были прерваны витриной магазина с коваными перилами и старомодной надписью:

Hermann Weber – Metzger

Feines Fleisch

Ее немецкий был достаточно хорошим, чтобы понять, что написано на вывеске: «Герман Вебер – мясник. Наивкуснейшее мясо». Она быстро встала и чуть не упала на пол, когда машинист резко затормозил перед следующей остановкой.

Выйдя из поезда, она направилась обратно к магазину. Эта часть Бауэри находилась на южной окраине района, известного как Маленькая Германия, или Kleindeutschland, где проживало самое большое количество немецких иммигрантов. Более зажиточные люди обитали к северу от Хьюстона, но чем ближе вы продвигались к центру города, тем больше могли заметить, как бедность сковывала людей в тиски. Белье висело на веревках, натянутых поперек аллей и балконов. Дети с немытыми лицами, оставленные матерями без присмотра, пока те страдали от гнета ежедневных обязанностей, сновали по подъездам. Звуки плача младенцев и лая собак соперничали с грохотом проносящегося мимо вагона поезда, извергающего дым и сажу в загрязненный воздух. Такова была жизнь бедных работяг в Нью-Йорке, и Элизабет страстно хотелось писать о них, а не об избалованных павлинах Пятой авеню.