Кино, Театр, Бессознательное

Т.Б.: Совершенно верно. Очевидно, что фильм не опирается на определенную сюжетную историю, представляя собой полтора часа звуковых и визуальных впечатлений, не следующих строгой логической канве. Каждый зритель может предаться ощущениям, вызванным образами и звуками. В этом смысле фильм вызывает на спор. Ему присущи черты стиля "наив", то есть предполагается невинное соотнесение себя с отраженной в фильме реальностью.

A.M.: Как Вы считаете, удалось ли Вам реализовать задуманное, осветить выбранную тему?

Т.Б.: У меня была идея, будоражившая мое воображение, но я не помню, почему это было так. В то время главенствовала тема избавления от определенных запретов, табу и условностей, тема так называемой сексуальной революции, вызывавшая всеобщий интерес. И я взялся разработать ее на основе простейшего сюжета: муж и жена расстаются друг с другом на десять минут, на час, на день, на любое, не столь важно, какое именно, время. В этот период жена испытывает потребность в развлекающей сексуальной связи и предается игре воображения. Эту идею надлежало развить, и меня интересовало только то, как выразить ее, как суметь рассказать. Я считаю, что значение этого фильма в большей степени, чем других, заключено в знаке, то есть в форме выражения самого значения.

A.M.: Когда Вы отдавались свободному течению съемочного процесса, выбирая наилучшую выразительную форму, удавалось ли Вам рационально объяснить происходящее, привести убедительные доводы в отношении того, что и как Вы снимали? Я хочу понять, осознает ли режиссер мотивы своих действий.

Т.Б.: Пожалуй, да, но не следует забывать, что существует определенная связь между визуальным и звуковым рядами. В фильм вплетены песни, в которых затронуты определенные проблемы, даются образы войны, насилия, повествуется о сведении сексуальности к чисто научному факту. В фильме я стремился отразить состояние души женщины, на которую обрушивается шквал образов, звуковых посланий, вносящих путаницу в организацию ее ума, в представления о дозволенном и запрещенном. Эта бомбардировка состряпана и представлена посредством повествовательной структуры кинокартины, которая не придерживается логики, но соткана из аналогий, которые, откровенно говоря, я не смогу объяснить.

A.M.: Человек, который видит сновидение, прекрасное, фантастическое, прямо сон-предвидение, понимает ли он рационально то, что сам же и порождает? Может быть, он догадывается о смысле сновидения, но никогда не знает его наверняка?

Т.Б.: Или же просто не хочет говорить о своих грезах.

A.M.: Вы можете быть первым режиссером, обретшим смелость сказать об этом, потому что затем мы, так или иначе, все выявим сами.

Т.Б.: Мне интересно узнать то, чего я не знаю, или же то, на что я закрываю глаза. Поэтому я здесь и нахожусь.

A.M.: Я повторяю, что использую Ваш фильм для того, чтобы понять определенные механизмы человеческого разума — мы собрались здесь именно с этой целью. Можно сказать, что режиссеру, как и актеру, позволено говорить об определенных вещах перед кинокамерой или на сцене. То есть им позволено рассказывать или проецировать то, что во внешней реальности запрещено.

Т.Б.: Да, но вы интересуетесь фильмом, а не его создателем. В противном случае было бы бесполезно снимать фильм, потому что без него я превратился бы в такого же пациента, как и все остальные.

A.M.: Эти слова означают: "Пациентом является мой сон, а не я".

2.7.1.2. Синемалогическая иллюстрация

A.M.: Теперь приступим к анализу. Я бы хотел, чтобы некоторые из присутствующих рассказали о своем восприятии этого фильма, что позволит понять точку зрения всех участников. Мы должны проследить интенцию содержания кинокартины, которая задается вовсе не режиссером. Мы должны найти ту высшую истину, которую другие исследователи тщатся извлечь из сферы бессознательного, связывают со страхом и "Эдиповым комплексом".

ИРЕНА (И): С самого начала фильм меня раздражал, потому что напомнил о моем прошлом: состояние души, мысли и поступки главной героини совпадали с моими, пережитыми мною некоторое время назад и особенно одолевавшими меня в периоды одиночества. И в кинокартине женщина также показана одинокой.

Т.Б.: После этого выступления я начинаю лучше понимать поставленный передо мной ранее вопрос о том, откуда берут свое начало некоторые сцены. Может быть, в них выражено чувство вины, которое испытывала главная героиня за некоторые свои вольные мысли, сопровождавшиеся образами наказания, половых актов, насилия, смерти. В конечном счете, негр представляет собой "проекцию желания", которого женщина стыдится. Я символически выразил это запретное желание в образе негра как универсальной идентификации всего запрещенного.