Кинематограф

За те минуты, которые были потрачены на напрасные розыски призрака, улаживание ссоры и приобретение карандаша, улицы совершенно опустели. Жизнь отступила на верхние этажи, и зажглись лампы. Тротуар сух и тверд под ногой, мостовая – вся из кованого серебра. Шагая домой по пустыне, ты можешь рассказывать себе историю карлицы, слепцов, приема в мейфэрском особняке, ссоры в писчебумажном магазине. В любую из этих жизней ты можешь чуть-чуть погрузиться, достаточно глубоко, чтобы создать иллюзию, будто человек не прикован к какой-то одной душе, но способен ненадолго, на пару минут примерять на себя чужое тело и душу. Ты можешь превратиться в прачку, владельца паба, уличного певца. Что может быть приятнее и чудеснее, чем расстаться с прямыми линиями индивидуальности и сойти с дороги на те тропки, которые, ныряя под кусты ежевики и виляя между исполинскими деревьями, приводят в самое сердце чащи, где живут эти дикие звери, наши собратья по роду человеческому?

Воистину, побег – величайшее из удовольствий, блуждание по улицам зимой – величайшее из приключений. И однако же, когда мы вновь приближаемся к дверям своего дома, приятно почувствовать, как наши старые вещи и старые предрассудки вновь окутывают нас и как наше «я», развеянное ветром на стольких перекрестках, пробивавшееся мотыльком к огню стольких неприступных светильников, находит себе приют и убежище. Вот дверь – она все та же, вот стул, стоящий боком к столу, – так, как мы его оставили, и фаянсовая миска, и коричневое кольцо на ковре.

И вот – рассмотрим его с нежностью, притронемся к нему благоговейно – единственный трофей, который нам удалось вынести из города, полного сокровищ. Простой грифельный карандаш.

Мысли о мире во время воздушного налета

Написано в августе 1940 года для американского симпозиума о проблемах современных женщин

Прошлой ночью над этим домом пролетали немцы, и позапрошлой – тоже. И вот опять. Ощущения странные: лежишь в темноте и вслушиваешься в жужжание шершня, который в любой момент может зажалить тебя до смерти. Этот звук не дает спокойно и последовательно размышлять о мире. Но именно он, и намного энергичнее, чем псалмы и молитвы, должен подталкивать к мыслям о мире. Если нам не удастся силой мысли установить мир, то мы – а под этим «мы» я подразумеваю не конкретное живое существо на этой конкретной кровати, а миллионы пока не рожденных живых существ – так и будем лежать в темноте и слушать все те же предсмертные хрипы прямо у себя над головой. Давайте поразмыслим, что же в наших силах, как нам изобрести единственное эффективное бомбоубежище, поразмыслим, пока на холме гремят пушки – бам, бам, бам-м, – а пальцы прожекторов прощупывают тучи, а иногда – то совсем рядышком, то где-то вдали – падают бомбы.

Там наверху, в небесах, сражаются друг с другом молодые мужчины – молодые англичане и молодые немцы. Защитники – мужчины, захватчики – мужчины. А женщинам в Англии не выдают оружия ни для борьбы с врагом, ни для самозащиты. Этой ночью англичанка вынуждена, безоружная, лежать в своей спальне. Но если англичанка убеждена, что в этом небесном бою английские мужчины дерутся за свободу, а немецкие – за изничтожение свободы, то дело англичанки – в меру своих способностей сражаться на стороне английских мужчин. Способна ли англичанка сражаться за свободу, не имея винтовки? Кое на что – да, способна: изготавливать оружие на заводе, или шить одежду, или готовить еду. Но есть и еще один способ воевать за свободу, доступный безоружным, – работать головой. Идеи, до которых мы способны додуматься, помогут молодым англичанам, воюющим в небесах, разбить врага.

Но чтобы идеи принесли пользу, дайте нам возможность ими выстреливать. Воплощать их на практике. И тут шершень, жужжащий в небесах, будит другого шершня – в голове. Сегодня утром один такой прожужжал на страницах «Таймс» – из уст женщины прозвучало: «В политике женщины не могут ни слова сказать». Ни одной женщины в Кабинете Министров, ни одной женщины на ответственных должностях. Все кузнецы идей, имеющие возможность воплощать их на практике, – мужского пола. Вспомнишь об этом – и мысль цепенеет, пропадает желание брать на себя ответственность. Почему бы не уткнуться лицом в подушку, не заткнуть уши, не забросить мысли – все равно, мол, усилия пропадут даром? Но нет. Есть и другие столы, помимо столов в штабах и столов в залах международных конференций. Ведь, перестав размышлять за обеденным столом, сочтя, что от мыслей частного человека нет никакого толку, мы оставим молодого англичанина без ценного оружия, разве не так? Не потому ли мы выставляем себя ни к чему не способными, что боимся: наши способности станут лишь мишенью для брани или насмешек? «Духовный бой не прекращу», – написал Блейк. Вести духовный бой – значит мыслить против течения, а не в согласии с ним.