Киммерийская крепость

Гурьев опустился на скамейку. Сел и Крупнер. Гурьев посмотрел на Арона, поскрёб большим пальцем ямочку на подбородке:

– Я слышал, укрупнять твою артель собираются, дядя Арон?

– Откуда знаешь? – нахмурился Крупнер.

– Я много чего знаю, – Гурьев наклонил голову к левому плечу. – Что делать-то будешь?

– На пенсию пойду, – хмыкнул Крупнер. – Заработал.

– На печи сидеть?

– Могу и на печи, – проворчал Крупнер, коротко глянув на Гурьева. – Я своё, говорю же, отпахал. А тебе что за дело, Янкеле?

– А мне нужен такой человек, как ты, дядя Арон. Пойдёшь ко мне начальником АХО?

– Чего-о-о?!?

– Административно-хозяйственной части, дядя Арон. Не знакомо разве тебе такое сокращение?

– Ты, Янкеле, никак, спятил, – усмехнулся Арон. – Ты знаешь, сколько у меня ходок-то? Ещё при царском режиме. А после?!

– Ну, при царском режиме – то было по молодости, того я не знаю. А что после? Твои счёты с большевиками меня не интересуют. Чтобы с советской властью столько лет в пятнашки играть и ни разу не проколоться – это, дядя Арон, редкостное качество. Именно потому я тебе и предлагаю такой ответственный пост.

– К тебе – это куда? В школу, что ли?

– Нет. На стройку.

– Какую стройку?!

– В старой крепости, дядя Арон. Там сейчас большие работы начнутся – всю гору перекопают. Техника, рабочие. А потом – стройка. А я в этих делах – ноль без палочки, только глаза могу страшно таращить и делать вид дикой озабоченности. Хозяйственник из меня – ну, вообще никакой. Одним словом – серьёзное дело, дядя Арон. Стоящее.

– А не боишься?

– Я знаю, дядя Арон, – мягко сказал Гурьев и тронул Крупнера за плечо. – Так что ж, – разве меня ты станешь обманывать? Разве сможешь у меня воровать? Не сможешь. И другим не дашь, я же знаю. Что ж ты на себя наговариваешь, дядя Арон? Не надо этого. Не надо.

– Тебя обманешь. С иголками твоими.

– Иголки мои не на тебя заточены, дядя Арон.

– А что там строишь-то? – хмуро буркнул Крупнер, не глядя на Гурьева.

– Не знаю, дядя Арон, – пригорюнился Гурьев. – План в голове – это одно, а что получится – кто ж его знает. Обычно получается совсем не так, как задумывалось, особенно поначалу. Понимаешь?

– Ох, Янкеле, – усмехнулся Крупнер. – Ох, и хитрый же ты, зараза! А ещё говоришь, что ты не а ид[93]!

– Так пойдёшь?

– Подумать надо, – увесисто вздохнул Крупнер.

– Думать – это хорошо, дядя Арон, – согласился Гурьев. – Думать – это полезно. Но это – вообще. Не сейчас, дядя Арон. Так ты уж выручи меня. Не отказывайся.

– Выручу, – кивнул Крупнер. – Раз такой разговор – выручу.

– Это ещё не затея, дядя Арон. Про затею я тебе расскажу сейчас. У тебя родня есть, дядя Арон, где подальше?

– Сёстры в Одессе. Брат в Балаклаве…

– Вот. Одесса – это то, что надо. Ты пошли Боруха туда, с порученьицем каким, что ли. На месяц – другой – третий. Денег я ему выдам, командировочных. Только предупреди, чтоб не куролесил там особо.

Крупнер насупился:

– Ох, Янкеле. Вот уж – спасибо.

– Да какое там спасибо – одно беспокойство тебе от меня, дядя Арон. Это я тебе по гроб жизни обязан, – Гурьев улыбнулся весело, как будто шутки шутил. – Да и это, в общем, не всё.

– Да уж понял.

– Спрячь девочку у себя. Пока отец её не вернётся, а там – увидим.

– Когда приведёшь?

– А к вечеру, как стемнеет.

– Ну, тогда домой мне надо, – вздохнул Крупнер. – Девка-то – сильно балованная? Хотя – отец военный. Вроде не должна?

– Девочка эта, дядя Арон – сокровище. Я тебе ничего, дядя Арон, сказать пока не могу, просто поверь – сокровище, сокровище, которое беречь надо нам пуще глаза.

– Ничего я не понимаю, Янкеле, – со странной смесью тоски, ярости и воодушевления в голосе произнёс Крупнер. – Ничего. Мозги уже… Только одно понимаю: куда ты, туда и я. Как ниточка за иголочкой. Куда-то же ты нас приведёшь, Янкеле, сынок? Ох, что за такое ты затеял, сынок, что затеял…

– Спасибо тебе, дядя Арон. Нам это всем зачтётся, увидишь. И на этом свете, и на том, если он есть. А мезузы[94] ребе сам проверяет[95], или есть ещё кто грамотный?

– Грамотнее реб Ицхока нет никого, – проговорил после паузы Крупнер. – Нет, никогда не пойму я тебя, Янкеле…

– Да я и сам не всегда, – Гурьев вздохнул и развёл руками.

* * *

Гурьев заглянул в комнату к Даше. Девушка, высунув от усердия кончик язычка, что-то писала в тетради. Увидев его, встрепенулась, посмотрела на Гурьева, и в глазах её заплясали весёлые огоньки. Дивушко моё ненаглядное, подумал Гурьев.

– Собирайся, дивушко. Ты переезжаешь.

– Что-то случилось?

– Нет. Всё штатно. Запланированное мероприятие.

– Гур?

– Выполнять, дивушко.

– Есть, товарищ комбриг, – Даша вздохнула, поднялась и, нарочно загребая ногами, поплелась к кровати – доставать чемодан, укладываться. Обернулась, обожгла Гурьева любопытным взглядом: – Пешком или на мотоцикле?

– Или, – Гурьев улыбнулся. Он знал, в какой неописуемый восторг приводят девушку эти поездки.

Даша, явно повеселев, занялась сборами.

Не прошло и часа, как они слезли с мотоциклетного седла у крупнеровских ворот. Открыла на этот раз жена Крупнера:

– Проходите, деточки. В дом, в дом, ужинать будем сейчас!

– Спасибо, Брайна Исааковна. Идём, дивушко.