— Значит, отпустим. Сволочь он! Я-то надеялся: если до суда в камере продержу, то хоть три-четыре года получит реальных. Теперь, сам понимаешь, отделается условно.
— Такие долго не живут.
— Пока толстый сохнет, тощий сдохнет. Хоть настроение ему испорти напоследок, что ли…
Испортить Зуйко настроение было сложно. Коротко стриженый бугай в дорогущем «Адидасе» с недоумением посмотрел на Волгина:
— Чего-то я тебя не знаю. Ты кто такой?
— Неправильный вопрос. Женя. Не так надо спрашивать. Правильный вопрос: ты чьих будешь? Или, еще лучше: кто твоя «крыша»?
Комната для допросов в СИЗО мало отличалась от таковой в ИВС. Освещение похуже, вместо стульев — привинченные к полу скамейки, надписи на стенах: «Легавым отомстят родные дети» и «Вася, статья 102, 93 — 95».
— Ну ты, бля, загнул!
Зуйко широко расставил ноги, оперся на колени локтями, смотрел исподлобья, с некоторым напряжением, но без страха. Несомненно, он уже знал, что скоро выходит. Ничего удивительного — местный опер предупредил Волгина, что из камеры Зуйко каждую неделю изымают по радиотелефону.
Как отдыхается, Женя? Нормально! Домой, наверное, хочется? Слышь, чего тебе надо, мент? Ты, вообще, кто такой?
— Евгений, ты не слишком борзеешь?
— Не слишком. Я тебя сюда не звал.
— Так и сел ты сюда не по своей воле. А звать меня не надо, я сам прихожу.
— Ну и на фига ты пришел? Нет, я, в натуре, не понимаю! Еще чего-то навесить хочешь? Так не получится!
— Что, нет за душой ничего?
— А вот и нет! Пойди, докажи. Знаю я ваши приколы…
— Если б знал — не сел. Не те нынче времена. Раньше б с такой статьей ты под шконкой бы жил.
— Не ваши времена. Не ментовские. А под шконкой я бы никогда не жил.
— Женя, ты такую Инну Локтионову помнишь?
— Не помню.
— В мае девяносто пятого вас за вымогалово задерживали. Она с вами была. Убили ее, Женя.
— А я-то здесь при чем? Я в это время здесь уже парился!
— Так ты знаешь, когда ее убили?
— Догадался.
— Филин, наверное, позвонил. Правильно сделал! У меня, Женя, к тебе короткий разговор. Короткий и прямой, как твои извилины. Хочу я, Женя, предложить тебе сделку. Я не мастер торговаться, поэтому сделаю свое предложение один раз и в доступной форме. Ты у нас, кажется, под залог выходишь? Можно ведь обломать тебе это удовольствие. Здорово обломать. Утром выйдешь, а вечером опять в той же камере окажешься.
— Это как же? Наркотики в карман подбросите?
— Зачем? Подбрасывать, конечно, хорошо, но слишком часто этим пользоваться не стоит. Не по моральным соображениям, а по, скажем так, технологическим… Статью сто одиннадцатую знаешь?
— Тяжкий вред здоровью?
— Угадал. Начало лета помнишь? Дискотека «Трюм», подвальный этаж, черный, который много выступал. Не возникает никаких ассоциаций?
— Я-то здесь при чем?
— Может, и не при чем. Меня ж там не было, я не видел. Но черный почему-то на тебя указывает.
— Да его ж в городе нет!
— Ай-ай-ай, Женя! Следи за языком-то! Нельзя ж так бездарно прокалываться. Он в городе. Недавно вернулся. Я с ним виделся, фотокарточку твою показывал. Представляешь, он тебя опознал. Какой гад, а? Опознал, да. Пока — неофициально. В уголовном деле ничего нет. Но, если мы не договоримся, будет. Он опознал, земляки его опознают. Там ведь ребята тоже крутые, знали б, где тебя искать, — давно бы нашли. И твой Филин их не испугает, а начинать серьезную разборку из-за тебя вряд ли кто станет. Я не прав? Сдадут и как звать забудут. Сейчас-то сдали… Откуда, ты думаешь, я про тебя узнал?
— Откуда?
— Догадайся.
Зуйко опустил голову, стиснул кулаки. С раздражением расстегнул куртку, приспустил ее, обнажая широченные плечи. На правом виднелась большая, недавно сделанная, двухцветная татуировка на тюремную тему. Владимирский Централ, ветер северный, зла не мерено — и все такое прочее.
— Пока ты сидел, Мартына взяли. С поличным. Братва на тебя грешит…
— Так это он меня вломил? — встрепенулся Зуйко.
— Женя! На такие темы в приличном доме не говорят.
— Хорошо. — Зуйко сжал кулаки, напряг шею и бицепсы. — Хорошо, черный меня опознал. Что дальше?
— Дальше, Евгений, два пути. Либо мы договариваемся, либо я передаю материалы следователю, и он тебя арестует вечером того же дня, когда ты отсюда уйдешь. Хочешь бежать из города — беги. На здоровье. Только бежать тебе некуда.
— А почему вы до сих пор ничего не сообщили следователю?
— Во-первых, я не люблю черных. Во-вторых, я рассчитываю от тебя кое-что получить. Не деньги — информацию. Что-то ты знаешь сейчас, что-то сможешь узнать, уйдя на свободу. Я объясню, какие вопросы задать, чтоб не подставиться. Многого от тебя не потребуется, но, если попробуешь меня нае…ать, наш договор будет расторгнут. Чуть не забыл: третье! «Трюм» не в моем районе, и, отдавая «палку» им, я порчу показатели себе. Так что, если будешь себя хорошо вес! сможешь спать спокойно.
— Поспишь тут спокойно, у вас на крючке!
— Женя, ты бы удивился, узнав, сколько человек у меня на крючке. И ничего, спят.