– Соберись, сучка, – сказала Мор вслух и усмехнулась собственным словам.
С середины подъездной дорожки она увидела маленький бледный прямоугольник, словно парящий в воздухе перед входной дверью.
Подойдя ближе, Мор поняла, что прямоугольник не парит: он приклеен к тяжелой дубовой двери скотчем, а свет ближайшего фонаря отражается от кремовой бумаги конверта, создавая оптическую иллюзию. На нем изящным почерком было выведено одно-единственное слово:
Мор уже протянула руку, чтобы сорвать послание с двери, но вдруг замерла.
На конверте не было марки. Не было обратного адреса. Отправитель доставил его лично.
«Не открывай», – предостерег внутренний голос.
Это было глупо. Что страшного может оказаться в конверте? Однако мысленно Мор перебрала все возможные варианты, все опасности: любовное письмо от сталкера, гневное послание от злобной мамаши, считающей, будто это Мор виновата в том, что ее ребенок себя режет, любезности от соседа, которого она знать не желает.
И наконец, самое тревожное: это может оказаться ни то, ни другое и ни третье, а нечто совершенно неожиданное.
Голос в голове зазвучал снова, уже громче:
Ти-Кэй Мор замерла у двери своего дома, октябрьский ветер ласкал невидимыми пальцами густую гриву ее черных волос.
Глава 3
Во всем был виноват дом.
Что-то проникло в него. Окружило Сэма. Пыталось задушить.
Тишина.
Тишина, от которой было трудно дышать.
За широким панорамным окном кабинета на втором этаже покачивались на фоне ночного неба угловатые силуэты верхушек деревьев, озаренные светом невидимого фонаря. Ветви торчали из мрака, точно уродливые кости, без всякой надежды удерживая хрупкие осенние листья. Налетел ветер – незримый, яростный – и закружился перед двойной рамой. Тихо просвистел что-то странное на минорный лад. И умчался.
В доме вновь воцарилась тишина.
Сэм сидел за массивным деревянным столом – белая краска облупилась, тут и там виднелись призрачные отпечатки кофейных чашек. Он неотрывно глядел на монитор, курсор на пустой странице файла дразнил его, словно подмигивая, – когда-то пальцы Сэма танцевали, подгоняя его. Но те времена прошли. Теперь его руки, сложенные в бессилье, лежали на коленях. Как бы он хотел, чтобы пальцы снова ожили, потянулись к клавиатуре и исполнили номер в лучших традициях незабвенного Фреда Астера…
Пальцы не слушались.
Сэм начинал новый роман уже раз сто. Он перепробовал бесчисленное множество первых предложений. Каждое из них хранилось в отдельном файле в папке, заслуженно озаглавленной «Херня».
Малыш Келлер Рид проснулся посреди ночи, увидел в темноте свое дыхание, похожее на замерзшее облако, и понял, что тот человек снова вышел из шкафа.
Понадобилось четыре человека, чтобы поднять выбеленный солнцем могильный камень с поля позади дома Келлера Рида.
Сара Энн пристально глядела на свое отражение в зеркале, дожидаясь, когда оно зашевелится первым.
В четверть четвертого утра в свой шестнадцатый день рождения Сара Энн, спотыкаясь, добралась до дома и увидела бледное лицо в окне своей спальни.
У рыбаков был обычай приколачивать голову самой крупной рыбы из улова к телефонному столбу на Ривер-роуд, но голова, на которую глядел шериф Бимонт, принадлежала не вытащенному со дна реки сому – она принадлежала Саре Энн Бейкер.
Куклы не было там, где она оставила ее прошлым вечером.
И, пожалуй, самое вдохновенное:
Сэм, ты говно, а не писатель, и никогда не напишешь ничего хоть сколь-нибудь стоящего, потому что сам ты фальшивка, да и книги твои – дрянь.
Дрянь… Сэм продолжал пялиться на белый экран.
На верхней полке книжного стеллажа секундная стрелка металлического будильника заставила минутную приблизиться к двум часам ночи.
Спать. Надо поспать. В десять утра у него занятия, а после пяти поглощенных накануне стаканов пива стряхнуть морок усталости будет еще труднее.
Курсор мигал, мигал, мигал…
Сэм положил пальцы на клавиатуру – медленно, осторожно, словно на спиритическую доску.
Курсор мигал, мигал, мигал…