Киевский лабиринт

Но война шла, а кадров для военной контрразведки не хватало. Не спасали и принятые на службу офицеры жандармерии. Вот тогда-то и предложили успешному офицеру сменить род деятельности и возглавить контрразведывательное отделение всего Юго-Западного фронта. «Киев — не Тифлис, и уж точно не Тегеран», — недолго думая, рассудил полковник и дал согласие. Жаль только, что за прошедший год его отделение отличилось лишь единожды. Зато как! Штабс-капитану Авилову, подчиненному полковника, удалось разработать систему распознавания поддельных документов, коими снабжались германские лазутчики, переходившие линию фронта под видом беженцев. Не имея настоящих бланков, немцы использовали оттиски подлинной печати с какого-либо документа и тщательно срисовывали ее на пергаментную бумагу, наложенную на оттиск. Делалось это, как правило, литографической краской. Затем полученный рисунок переводили на ленту шапирографа[31] и уже оттуда — на бланки фабрикуемых документов. Внимательный офицер заметил, что такой оттиск не поддается копированию через копировальную бумагу и его очертания нечеткие, расплывчатые. Благодаря этой методике, контрразведчикам удалось обезвредить немалое количество шпионов.

Но и просчетов у Кукоты хватало. К тому же их всегда помнят дольше, чем успехи. И потому те небольшие достижения, о которых он докладывал наверх, не имели для военной карьеры полковника решающего значения. Последние два месяца его все чаще критиковали и оценивали службу на дохлую «тройку».

Белый как снег лист бумаги лежал перед офицером и ждал, когда в светлой голове серхенга[32] родятся хоть какие-нибудь идеи. Кукота смело окунул перо в чернильницу и вывел:

«План мероприятий контрразведывательного отделения Юго-Западного фронта на июль 1916 года».

Но дальше писать было нечего… Он вздохнул, положил перо на прибор, вынул из серебряного портсигара папиросу и закурил. Длинная струйка дыма потянулась к потолку. Мысли о деле, как зайцы, разбежались в разные стороны, зато нахлынули воспоминания минувшей ночи… «Ах, эта модистка-проказница! Чертовка. Такое вытворять!..» — сладко припомнил он и прикрыл глаза.

Из полусонного забытья вывел стук в дверь. Появился адъютант.

— Господин полковник, к вам… некто Ардашев. Говорит, что вы знакомы.

— Кто-кто? — Кукота удивленно вскинул брови.

— Господин Ардашев, из МИДа. Просит аудиенции.

— Да-да! Пусть войдет! — встав из-за стола и пригладив набриолиненные волосы, начальник отделения сам двинулся навстречу гостю.

— Неужто это вы? Дорогой мой, Клим Пантелеевич! — воскликнул хозяин кабинета и протянул руку. — Рад! Положительно рад встрече!

— Взаимно, Корней Ильич, взаимно, — ответив на рукопожатие, сдержанно вымолвил гость.

— А вас теперь не иначе как «превосходительством» величать? Небось уже и действительного получили? Да? — с едва слышимой ноткой зависти осведомился Кукота.

— Нет. Все так же — статский советник. До действительного, видимо, уже не дорасту. Поздно.

— Бросьте скромничать, Клим Пантелеевич. С вашими способностями — это пара пустяков. Что вам стоит раскрыть два-три громких преступления в высших, как говорится, кругах? И все. Вот и новый чин. — Он указал на кресло: — А вы присаживайтесь, мы сейчас коньячку, а? Не возражаете?

— С удовольствием.

— Вот и славно. Правда, у меня не мартелевский, не такой, каким вы меня в Тегеране потчевали, но все равно неплохой, довоенный… Из старых, как говорится, запасов… А как мы у вас на айване[33] сиживали? А? Хамаданские персики, виноград тибризи, наринжи…[34] и теплая арака, — он поморщился, — гадость, согласитесь, несусветная.

— Насколько я помню, вы предпочитали коньяк?

— Это да, это да. Люблю, как говорится, грешным делом…

Полковник достал из шкафа бутылку шустовского коньяку и распечатал шоколадку фабрики Абрикосова. Налил две рюмки.

— Ну-с, как говорится, шерифэ![35]

— Шерифэ! — улыбнулся Ардашев и, сделав несколько глотков, поставил рюмку на столик. Кукота, верный своей привычке, выпил коньяк залпом, как водку.

— Однако как вас сюда занесло? Вы же, насколько я знаю, все там же обретаетесь, на Певческом мосту?[36] — откинувшись в кресле, спросил офицер.

— Я здесь в гостях, у родственников жены. Но вы правы: живу в Петрограде, но и в Ставрополе дом не продал. Вот закончится война, и вернусь в родной город.

— Послушайте, неужели вы и правда в это верите?

— Во что?

— Что эта кровавая свистопляска закончится так же, как и началась?

— Но все войны когда-то заканчиваются.

— Все — да, но не эта. Война в России — больше чем просто война. — Полковник снова наполнил рюмки. — Последствия ее непредсказуемы. Вернее, непредсказуем русский мужик, которого хотел образумить Столыпин. Хотел, да не успел. Не дали… Очень уж боялись, что Петр Аркадьевич всю чиновничью нечисть перетрясет. Вот и убили. Но, как говорится, земля ему пухом. — Он вновь выпил залпом и нервными толчками затушил в пепельнице папиросу.

— А вы, я вижу, сменили одно ведомство на другое?

— А почему нет? Кто лучше бывшего шпиона знает, как поймать шпиона? — хохотнул офицер. — Никто.

— В этом вы правы.