Кибернетика и общество

Будучи вынужденным продавать плоды своей мысли, он не может, как человек науки, не восставать против порядков, при которых травят мысль и знание. Винер не может сочувствовать общественным порядкам, позволяющим оценивать человека по цвету кожи, форме носа, языку, на котором он говорит, ущемлять свободу научного творчества, создавать опасность разрушительной войны и гибели культуры.

И вместе с тем его образ жизни, его материальные интересы, традиции, воспитание, которое он получил, – все это крепко привязывает его к буржуазии. Частная собственность на средства производства, эксплуатация труда миллионов, существование нескольких десятков фамилий миллиардеров, которые держат в своих руках львиную долю национального дохода США, представляются ему естественными явлениями. Он верит в буржуазную демократию, не замечает и не желает замечать, что она – рай для богатых, ловушка и обман для трудящихся. Он верит клевете против коммунизма, против Советского Союза и его внешней политики мира, клевете обильно распространяемой американской пропагандистской машиной, да и сам не прочь присоединить к ней иногда свой голос. И это несмотря на то, что в свое время он одобрял борьбу испанских патриотов против фашизма, китайских коммунистов против японских интервентов и гоминдановцев и не принимал участия в работах, связанных с атомным вооружением.

Эта неустойчивость и непоследовательность взглядов, столь характерная для мелкобуржуазной психологии, распространяется у Винера не только на понимание социальных явлений. Она оказала свое влияние и на его понимание методологических проблем естествознания и математики. Многие высказывания Винера неприемлемы для нас – одни неприемлемы потому, что они просто неверны, другие потому, что являются недомолвками. Мы хотели бы, чтобы читатель проникся тем же чувством сожаления, которое мы испытываем при чтении этой книги. Наблюдая, как капиталистический строй калечит и уродует столь светлые умы,

[c.7] 

давшие так много для науки, можно ли не проникнуться еще большей ненавистью к капитализму!

Переход от “мирной” к империалистической стадии капитализма сопровождался бурным развитием науки, в особенности физики, но вместе с тем вызвал ее кризис, причем необходимость отказа от механистического детерминизма классической физики играла немаловажную роль в этом кризисе.

Классическая физика предполагала, что явление

А₁

, задано своими характеристиками в момент

t₁

 точно или по крайней мере может быть задано с произвольно большой степенью точности. Поэтому, зная соответствующий физический закон, мы можем точно вычислить, какой вид

А₂ 

примет это явление в любой последующий момент

t₂

. Однако статистические идеи, нашедшие свое завершение в квантовой физике, рассматривают всякое явление

А₁ 

как заданное. в момент

t₁

 лишь с определенной вероятностью

Р₁

,то есть с определенными погрешностями характеристик. Зная соответствующий физический закон, мы можем вычислить лишь, что в последующий момент

t₂

 оно примет вид

А₂ 

с определенной вероятностью

Р₂.

 Очевидно, что наше знание увеличилось, обогатилось знанием связи между вероятностями

Р₁ 

и

Р₂.

Следовательно, ни о каком индетерминизме не может быть и речи, ибо здесь лишь один вид детерминизма сменился другим, более содержательным, учитывающим диалектическое единство необходимости и случайности.

Рассматриваемое понятие вероятности является не субъективной мерой нашего ожидания, а объективной категорией, мерой перехода возможности в действительность. Непонимание этого обстоятельства, столь широко распространенное среди математиков, естественников, а тем более среди буржуазных философов, как видно, разделяет и Винер. Иначе – чем объяснить тот факт, что он сближает взгляды Гиббса, Лебега, Фрейда и св. Августина на том основании, что последний усматривал в строении Вселенной “элемент случайности; это органическое несовершенство можно рассматривать, не прибегая к таким сильным выражениям речи, как зло” (9). Яснее нельзя показать, что метафизическое противопоставление необходимости случайности в конце концов приводит к мистическим спекуляциям.

Сюда же примыкают замечания Винера о возрастании энтропии Вселенной и сомнение в “действительном существовании Вселенной как целого” (10). Нестрого доказано, что

[c.8]

 

понятие “возрастания энтропии” или так называемой “тепловой смерти” применимо лишь к той или другой части Вселенной, но не к Вселенной в целом, а поэтому Винер не прав, говоря, что Вселенной в целом “присуща тенденция к гибели” (10), будто “очень вероятно, что вся окружающая нас Вселенная умрет тепловой смертью” (30).