Хвала и слава. Том 1

В эту минуту перед ними появились Ариадна, Володя и Неволин. Януш узнал Ариадну только потому, что она шла под руку с братом. Два дня назад он видел ее в белом платье с серебряной лентой в волосах, и с тех пор она жила в его воображении как образ необычайный, волшебный. И вот перед ним была невысокая, скромно одетая женщина, в сером костюме и большой черной шляпе, делавшей ее ниже ростом.

Брат и сестра о чем-то живо разговаривали, перебивая друг друга. Обыденные слова, произносимые любимой девушкой, таили для Януша иной смысл; иные слова сказала бы она ему — Януш чувствовал это, — будь они здесь вдвоем. В голосе ее, во взглядах Януш читал так много… И когда Ариадна говорила, что они собрались на прогулку в город, что идут куда-то там на ужин, что приехали сюда трамваем, но задержались в пути, потому что дорогу преградила издыхающая лошадь, Янушу казалось: она говорит о том, что получила его письмо, что благодарит за него, что ответит ему, что хочет встречи…

Тут Володя открыл их затею: они решили забрать Януша и Эдгара, поужинать вместе и повеселиться, а домой Януш поедет следующим, утренним поездом.

Перспектива в самом деле была заманчивая. Януш представил себе этот вечер, возможность провести его вместе с Ариадной, и сердце его радостно забилось. Но он знал, что уехать придется сегодня. Билет в кармане, телеграмма в Маньковку отправлена. К тому же у него нет ни гроша, да и с какой миной встретил бы его отец, если бы он не явился вовремя. Нет, остаться невозможно.

В отчаянии, что прогулка состоится без него, Януш не очень вежливо поблагодарил Володю.

— К сожалению, это не для меня, я должен ехать.

Эдгар тоже уговаривал Януша остаться на несколько часов в Одессе. Но и для него Януш (с отчаянием в душе) не нашел сердечных слов.

— Вы прекрасно повеселитесь и без меня, — сказал он только.

Все возражали, и это, пожалуй, было самое мучительное.

Януш хорошо знал, что они и не заметят отсутствия застенчивого и неловкого юноши, который не умеет радоваться жизни. Знал, что им будет хорошо и без него.

И когда поезд уносил его в вагоне третьего класса, где он устроился между солдатом и каким-то евреем, когда за окнами замелькали херсонские степи, а потом подольские дубравы, Януш все не спал, представляя себе — так явственно! — вечер в ресторане, Ариадну, бросающую веселые словечки красавцу Валериану; исхудавшего, горящего внутренним жаром Володю, который собирается скоро покинуть родной дом; Эдгара, такого спокойного, изысканного, — как он, глядя в меню, заказывает блюда… Янушу хотелось плакать от обиды, и он так и не заснул до самого утра, а на рассвете вышел на своей подольской станции, где его уже ждали лошади и расшатанный старомодный экипаж.

Как это часто в жизни бывает, отчаивался Януш напрасно. Отъезд его — застенчивого и неловкого — совсем испортил настроение всему обществу и особенно Ариадне.

— Мне что-то расхотелось веселиться, — сказала она капризно.

Неволин отправился в казино, а Эдгар повез брата и сестру в коляске до Среднего Фонтана. Почти всю дорогу они молчали и простились у дачи Тарло. Эдгар повернул к своему дому.

Ариадна медленно поднималась по крутой лестнице. Володя шел позади. Глядя на усталые движения сестры, он сказал:

— С этим молодым графом я не оставил бы тебя одну. У него в глазах опасные огоньки.

Ариадна обернулась и, лениво снимая шляпу, сказала, подавляя зевоту:

— Опасные? Для меня?

И пренебрежительно засмеялась.

IX

Несмотря на жару, Эльжуня весь этот день занималась с Олей.

У Оли был приятный, красивый и от природы хорошо поставленный голос. К тому же она была музыкальна. После нескольких уроков Эльжуня решила разучить с Олей более сложные вещи — пробовали даже «Verborgenheit». И вот тут-то начались трудности. Пение Оли звучало сухо, невыразительно, деревянно. Напрасно Эльжуня подсказывала акцентировку, показывала портаменто, — даже первая фраза, довольно легкая, не удавалась Оле. Слова вылетали словно подбитые птицы и безжизненно падали:

Lass, о Welt, о lass mich sein[7].

Особенно это «lass» (подъем на кварту), полное чувства, звучало у Оли с чистотой стали и в то же время бесцветно. Напрасно Эльжуня брала эту кварту сама — чудесно, бархатно, выразительно. Все, что повторяла за ней Оля, блекло.

Знойное утро было наполнено этими квартами, словно воркованьем голубей. Они разливались по всему дому.

— «О lass, о lass mich sein!» — взывала Эльжуня.

— «О lass mich sein!» — повторяла Оля.

Спыхала ходил по комнате потерянный, терзаемый сомнениями. В этом «О lass mich sein» ему слышался голос какого-то пробивающегося к жизни, еще не родившегося существа. Его томило желание, чтобы это существо родилось из него, благодаря ему. И вместе с тем над ним тяготела неодолимая власть скучных повседневных событий.