Хук слева

— Детка, — ухмыльнулся он. — Когда мне за партию вооружения сумму назвали, я бы и мать родную пристрелил. Тем более женщину, сводившую меня с ума. Я дурел от своей любви. Всё на свете отдал бы, чтобы освободиться. Но вышло даже лучше. Она, конечно, скорбела. И отказывала мне. Но когда пузо уже тяжело носить было, беды её атаковали одна за другой.

Он довольно потёр руки.

— Не смогла выдержать всё сама и согласилась стать моей женой. У меня теперь была одна задача — мать лежачую извести и от приплода прокопьевского избавиться. С матерью сиделка помогла. За очень кругленькую сумму. Всё прошло без сучка и задоринки, — мужчина рассмеялся. — А мальца оформили уже в больничке. Купил документы, что он умер, и забыл про него. Вот только Ирка страдала так, что брак трещал по швам. Не хотела она от меня рожать, ни в какую. Не любила. И даже не пыталась. Жила, как птица в золотой клетке, а толку-то? Ушла от меня, и я крепко запил. В пьяном угаре схлестнулся с собутыльником Валериком. У того беда похлеще моей была — вся семья в пожаре погорела, а он на сутках был. Слово за слово, он с ножом на меня кинулся, но я отбился. И сам он на свой нож напоролся.

— И вы взяли его документы? — Догадалась я.

— Да, взял. Той же ночью отмыл руки от крови и уехал в сторону столицы. История у меня теперь была занятная. Трагичная. Я быстро пошёл в гору, вешая лапшу на уши слушателям. Ирка меня похоронила, наследство распродала. А я всё обратно и купил. Ничего не изменилось. Валерий Николаевич успешно шагал по карьерной лестнице и развивал бизнем. Столкнулся я однажды на приёме у мэра с Олегом Лукояновым. Его интересовал вопрос, связанный с перевозками запрещённых веществ. И я с удовольствием ему помог. Так и гоняли фуры с юга через мою точку СТО в Ростове, а дальше мелкими партиями в Москву. Замахнулись на Европу, благо спортсменов тогда так не шмонали. Но Исмаилов подставился по-крупному, и нам пришлось на долгие годы забыть об этом канале.

— Причём здесь Шестопалов? — Поторопила я.

— Я занимался только перевозками, не лез с разными мелочами. Но, когда Лукоянов погиб, мне пришлось встать у руля. Он помогал мне пробиться в думу, и я был ему благодарен. За всё. И возглавил дела. Исмаилов на похоронах распустил нюни. Подвыпил и вспомнил ту давнюю историю. Фото мне показал, и я увидел своего армейского товарища. Узнал в пацане сына Ирки. Вот судьба как распорядилась.

— И всё-таки почему вы решили разрушить его жизнь?

— Потому что мог, — он рассмеялся. — Хотел отомстить за то, что счастье моё семейное не сложилось. Думал, потоплю его, легче станет. А потом Ирке всё расскажу. Чтобы умирала в муках. Мне не составило труда узнать всю подноготную пацана. Все его ночные кошмары. Свёл его жену с одним мальцом из своих. Она всё рассказала. Всё. Я же и на подпольные бои его определил, да он не согласился поначалу. А там уж Светка помогла, вот фортануло! Сначала думал закончить всё феерично. Чтобы книжка вышла с грязной правдой и он умер от рук Британца. Но когда у вас всё завертелось, планы изменились. Оставлю его жить.

Я задержала дыхание. Вот и сказочке конец.

— Оставлю его жить, да. Пускай мучается. Тебя похоронит, выродка своего. Будет знать — почему. И жить с этим знанием.

— И почему же?

— Потому что родился и жизнь мне испоганил, — усмехнулся мужчина.

— Вы — больной человек, — я покачала головой. — Реально. Вам же лечиться надо.

— Не трынди, ты ради своих любимых тоже на всё способна. Даже самой воткнуть нож в спину. А я себя люблю. Да. Вот и тешу своё ущемлённое самолюбие. Ладно, наболтались мы с тобой. Пора кончать.

Он поднялся, и я запаниковала. Неужели сам всё сделает?

В дверь зала постучали. Мужчина, зная, что мне некуда бежать, в развалочку отправился открывать.

— Рамиль, говорил же, отопри сам, — недовольно прикрикнул он и открыл дверь.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Влад, осматривая помещение. — Я слышал тут на тренировки можно записаться?

Он увидел меня и усмехнулся.

А потом кинулся на моего обидчика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 14

ОН

Я был разбит. Сломлен. Реальность, пугающая и бесперспективная, маячила на горизонте, и я понимал — у меня нет ни единого шанса одержать победу в этом бое. Машка никогда не простит меня.

Наш ребёнок… Я не хотел думать, что ей пришлось пережить. Я боялся даже представить. Ни на одно грёбанное мгновение я не желал этого воображать.

Я тонул в своей боли. Захлёбывался ею.

Я достал томик Маяковского и открыл на случайной странице. Выхватил жадно строчки знакомые.

«Кроме любви твоей

мне

нету моря», — говорила она в Сочи.

Углубился в чтение. Слова ранили насквозь. Разбередили мои свежие раны.

«Вспомни —

за этим окном

впервые

руки твои, исступленный, гладил».

Хаотично вырывая слова из контекста, наделил их особым смыслом. Это всё о ней. Обо мне. О нас.

«…а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых».