Худшие опасения

В зеркале ее лицо выглядело не так чтоб ужасно. Разве что слегка перекошено. Да еще внезапно проступило фамильное сходство — вылитая мать. Но Александра знала: это зеркало бессовестно льстит. Ртутная амальгама нанесена на стекло еще в конце восемнадцатого века; поверхность, изъязвленная бороздками и пятнами, добра ко всякому, кто в нее смотрится, — уже из благодарности за внимание.

Они с Недом гляделись в это зеркало вместе, и он обнимал ее за плечи и говорил: «Идеальная пара!» Больше никогда, никогда уже ей не встретить такого, как он. Александра старалась сдерживать слезы, — ведь через неделю, отсчитывая от сегодняшнего дня, ей снова предстоит выйти на сцену. Торвалду придется называть ее «мой маленький жаворонок», а ей, несмотря ни на какие личные обстоятельства, правдоподобно изображать веселую, как жаворонок, Нору. Профессионализм превыше всего: ведь «Кукольный дом» неожиданно снискал успех у публики и держится на сцене уже девятый месяц. Редкостный срок.

Алмаз, громко цокая когтями по ступенькам, взбежал на верхний этаж — в те комнаты, куда ему входить не разрешалось, да он и сам обычно не рвался. Пес вспрыгнул на кровать, свернулся в клубок. Обиженный ежик. Александра подошла, чтобы стащить его на пол. Алмаз обмяк, как участник сидячей демонстрации, оказывающий пассивное сопротивление полицейским. Но Александра была упорна, и победа осталась за ней. Алмаз обиженно побрел вниз. Удаляясь, он рычал на Александру, что было для него нехарактерно.

На вкус Александры кровать была узковата. Она любила широченные матрасы, на которых можно раскинуться хоть поперек, хоть по диагонали, но Неду нравилось, когда жена совсем рядом, — ради такого и с теснотой можно смириться. Во всяком случае, кровать была отличная: XIX век, предположительно двадцатые годы, искусно отлитая медная спинка, точно сотканная из причудливых завитушек. То был подарок судьбы, — кровать позабыли прежние владельцы «Коттеджа», как местные именовали этот немаленький дом в память о минувших столетиях.

Возможно, кровать не столько позабыли, сколько нарочно решили не забирать. Последние, кто на ней спал, — пожилые супруги — умерли в больнице с интервалом в неделю. Ему было девяносто семь, ей девяносто четыре. Их наследники ненавидели рухлядь. Что ж, по крайней мере старики умерли не на самой кровати. Впрочем, в таких домах, куда ни войди — любая комната видела чью-то смерть. Любой стул, приобретенный в антикварной лавке, был свидетелем какой-нибудь беды, — ну и что с того? Рано или поздно жизнь улетучивается из всего живого.

Матрас они заменили на новый, но высокий деревянный каркас оставили. Так что по ночам Нед с Александрой наслаждались немодной, но уютной теснотой. Жаль, что в матрасе лопнула пружина.

Приехав из Лондона, из квартиры, где она обычно оставалась ночевать после спектаклей, Александра обнаружила, что Эбби сменила постельное белье. И не просто сменила, но и постирала. В воскресенье к полудню — когда Александра добралась домой — простыни уже сушились на веревке в саду. Ей сразу бросились в глаза эти зеленые полотнища, колыхающиеся на ветру среди высоких артишоков.

Когда она приехала, тело уже увезли. Это одновременно обрадовало и огорчило Александру. Тело увезли в морг для вскрытия, предписанного законом, поскольку последние три месяца Нед не посещал врача. Если бы «скорая» не забрала тело сразу, прислать ее вновь могли лишь на следующий день. Доктор Мёбиус, которого вызвала Эбби, принял решение, что тело должно без промедления отправиться в положенное место, а не валяться без толку в ожидании Александры. Александра разминулась с телом мужа минут на пять.

Вечером в воскресенье Эбби сняла зеленые простыни с веревки, сложила и вернула на положенное место в бельевой шкаф. Кровать в главной спальне она еще раньше застелила свежими, белыми в синюю полоску — расцветки леденцов из детства. Такой уж Эбби человек — даже в экстремальных обстоятельствах не утрачивает врожденной хозяйственности.

Александра жалела, что Эбби самовластно распорядилась простынями. Они бы пахли Недом — а не ароматизатором, как эти, полосатые. Но когда чужие люди возятся с твоим грязным бельем, они редко принимают правильные решения.

Спустившись на кухню, Александра порадовалась, что дом пуст. Все эти дни, с воскресенья по вторник, Эбби трудилась, как пчелка, пока не отдраила все дочиста. Пока другие рыдают и рвут на себе волосы, Эбби занимается уборкой. На выскобленном, сияющем столе — массив выбеленного вяза, ок. 1880 г., грубо отесанный, на плитообразном основании, первоначально использовался в прачечной, — записка: «Звонил мистер Лайтфут из морга. Тело Неда только что привезли обратно, мы съездим взглянем. Не хотели тебя будить. Попытайся хоть немного поесть. Эбби».