Хрустальный мир

Кивнув, я вытянула ноги. При этом я старалась не думать о том, что мы буквально искали иголку в стоге сена. Мы уже видели десятки сцен из ее жизни: как она спорила с моим дедом, завтракала с дядей Эдгаром или, будучи молодой женщиной, тайно встречалась с Кеннетом у конюшен. Но в этом не было ни проклятия, ни ее дара. С Кеннетом она говорила только об их юной любви, которая вскоре так трагически закончилась.

После этого наступило время, когда Катарина казалась более целеустремленной, что заставило меня поверить, что ее больше волновало проклятие, – но мы так и не смогли найти истину, которая подтверждала бы это. Позже она снова успокоилась. Мы наблюдали, как она была молодой мамой с мальчиками, играющими в мяч в саду или в ее мастерской, где, в зависимости от настроения, она иногда рисовала разноцветные, а иногда и черные розы.

Для Престона всегда было горько встречаться с матерью таким образом. Быть с ней так близко, когда она не могла его увидеть, было приятно и болезненно одновременно.

– Проблема в том, что сцены всегда такие случайные, – пробормотала я, пытаясь найти решение. Мы попробовали все ассоциации с документами или письмами у разных обитателей дома. Но тетя Катарина, похоже, была очень осторожна. О ней почти не было истины, в которой она что-нибудь писала или читала, кроме безобидных книг из библиотеки. Единственные достижения, которые мы с Престоном сделали до сих пор, были личными: мы могли все дольше и дольше быть вместе в абсолютной истине и входить в разные комнаты по своему желанию. Самое большое расстояние, которое мы прошли в хрустальном мире, было от кухни Бетти до конюшни.

– Возможно, до сих пор мы просто задавали неправильные вопросы, – размышляла я вслух. – Может быть, нам стоит просто спросить, не показалось ли кому-нибудь из дома поведение тети Катарины в какой-то момент странным.

Престон нахмурился.

– В ответ на этот вопрос, наверное, будут сотни истин. Но попробовать стоит.

Я кивнула. Несмотря на то что шансы были не особенно велики, это было все же предпочтительнее, чем сидеть без дела.

– Хорошо, тогда давай попробуем.

Солнце светило с безоблачного неба, сверкающего в хрустальном мире такой чудесной голубизной, что я на мгновение потерялась в нем.

– Миссис Мэнсфилд, не хотите ли перекусить? – спросила Бетти в абсолютной истине, которая снова покрылась волшебным мерцающим блеском.

Тетя Катарина неподвижно стояла в своей мастерской, уставившись на холст с черной розой. С кисти капнуло на пол немного черной краски, чего она, казалось, даже не заметила.

– Миссис Мэнсфилд? – повторила Бетти хмуро, но мать Престона была настолько погружена в созерцание картины, что не ответила.

– Хорошо, это объясняет, почему Бетти отправила нас дальше в ответ на новый вопрос, – сказал Престон, так как Бетти неохотно покинула мастерскую, а вместо этого в коридоре появился дядя Эдгар. При виде белой куртки для гольфа в его руке я невольно потянулась за рукой Престона.

– Я была здесь раньше.

Престон проследовал за моим взглядом с матери на отца и побледнел.

– Черт возьми, Джун. Я знаю, что это за день.

– И что же это за день?

Он резко вдохнул, отступая от дверного косяка мастерской, и коротким прикосновением остановил время.

– Это день, когда она лишила себя жизни.

Потрясенная, я уставилась на него.

– Ты уверен?

Он кивнул.

– Я был дома в тот день. Я помню розу. Это была последняя картина, которую она написала.

Инстинктивно я схватилась за его руку.

– О, боже мой. Мне так жаль, что я привела тебя сюда. Давай просто вернемся.

Престон сглотнул, прежде чем медленно покачал головой.

– Мы не можем этого сделать. Может быть, мы найдем какую-нибудь зацепку.

– Нет, Престон. – Я сжала его пальцы. – Здесь мы найдем только боль.

– Как ты можешь быть так уверена в этом? – он тяжело выдохнул. – У Блейка остался всего месяц. Мы должны все увидеть. – Престон снова дотронулся до дверного косяка, чтобы время пошло своим чередом. – Я справлюсь, Джун.

В этот момент дядя Эдгар шагнул через порог в маленькую мастерскую.

– Дорогая, я встречусь с Гарри, чтобы поиграть в гольф, – ласково сказал он, надевая белую куртку.

Катарина по-прежнему стояла перед мольбертом с кистью в руке и смотрела на расписной холст.

– Милая? Ты меня слышала? – В голосе дяди Эдгара сквозило легкое беспокойство, которого я не заметила в его личной истине. Тогда он показался мне скорее раздраженным и гораздо более нетерпеливым.

Катарина на мгновение закрыла глаза, не поворачиваясь к мужу.

– Конечно. Приятно провести время, Эдгар.

– Спасибо, дорогая. – Он бросил взгляд на свои часы. – Ах, еще кое-что. Миссис Берлингхэм просила перезвонить. Она хотела поговорить с тобой о церковном базаре.

– Я не могу ей позвонить. Я не справлюсь.

– Конечно, ты справишься, – голос дяди Эдгара звучал мягко. – Ты же знаешь, что мы обсуждали. Всегда шаг за шагом. Давай поговорим об этом, когда я вернусь.

Она грустно посмотрела на дядю Эдгара. На самом деле он вел себя гораздо приятнее, чем заставляла меня поверить его личная истина. Видимо, чувство вины повлияло на его взгляд на события того времени.