Хрустальный ключ

Крадучись, мы с Олегом обошли спящий, а местами даже похрапывающий лагерь. У Арифова, можно сказать, было алиби, поскольку длиннющий Шелестов фамильярно закинул на него свои ноги. Как два близнеца, в одинаковых позах мирно посапывали Тесленко и Кленов. А справа от Кленова, куда вечером уложили шерпа, было пусто.

Рванули вниз. Спуск был технически несложный. Беги себе хоть до самого Аламедина. Но до Аламедина бежать не пришлось. Сразу же за лагерем на валуне сидел шерп. Никакой поклажи у него не было.

— Плохо мне стало, — просипел он. — Сердце. Поближе к докторам!

— Отлично! — восхитился Норцов мудрым этим решением. — Придется мне вас проводить.

Я разглядывал выжженное овальное пятно в желтой травяной шкуре горы. Казалось, здесь недавно жгли костер… Нет, вряд ли. Зола была бы, уголья. А здесь — я пригнулся — только щепотка розового порошка.

— Так что мы пойдем, — сказал Норцов. И тотчас они — впереди бодрый кругляш, позади ковыляющий шерп в марлевой маске — отправились в путь.

Я стряхнул с ладони несколько розовых крупинок на валун и поднес к ним спичку. Мигом вспыхнуло пламя, которое и сейчас, при свете восходящего солнца, слепило глаза. Этот огонь видели мы с Норцовым. И, наверное, этот же огонь наблюдал Сережа Тесленко. Ну, ладно! Предположим, на Сусингене шерп отпугивал Сергея от пещеры. А здесь?

Сигнал… Кому? Сигнал, как выстрел: у него должна быть мишень. Сигнал, как письмо: у него должен быть адрес. Собственно, сигнал и есть письмо. И, следовательно, товарищ Салмин Юрий Александрович, пофантазируем на тему: загадочный получатель письма. Кто он? Где он? И о чем его могут информировать?

Самое простое — местонахождение незнакомца. Выбор у него в этом смысле мизерный: Аламедин, базовый лагерь, ну, еще вершина (что, впрочем, весьма сомнительно, ибо там как-то не до фейерверков). Все. Ничего я не упустил? Вроде ничего. Теперь посмотрим, какой информацией располагает наш шерп. Больше, чем кто-либо другой на свете, он знает про сусингенский клад.

Пойдем дальше. Из «где» и «о чем» попытаемся слепить «кто». По-видимому, не Шелестов, не Тесленко и не Кленов. Их шерп имел в лагере. Арифов отпадает по той же причине… Постойте-ка, постойте-ка, товарищ Салмин, не горячитесь. Будьте любезны вернуться из заоблачной выси на нашу грешную землю. А конкретнее — на тропинку близ альплагеря «Аламедин». Какую-то темную личность чабан в нашем разговоре поминал. «Похож альпиниста, только не альпинист… Возле перевала в палатке живет». Э-эх, детективы! Спросить бы чабана: «А кто, мол, живет?» Так нет же, не спросили. Почему-то представился мне тогда седовласый профессор, раскинувший свой шатер близ пастушеского стана в расчете на добрый кумыс и свежие лепешки. И отвел этот профессор от себя вальяжным жестом все и всякие подозрения.

Между мною и пастбищем близ перевала пролегла глубокая впадина, на первый взгляд, трудно преодолимая. Но ведь звериные тропки как-то перебирались с одной каменной гряды на другую. Переберусь и я. А Норцова с шерпом догоню там, ниже.

Увы, напрасно я отводил себе роль фланирующего джентльмена со стэком. Ибо у палатки меня встретил… Вот уж неожиданность! Такая долгожданная неожиданность!.. Кто бы вы подумали? Налимов! Не кто иной как Налимов. Налимов собственной персоной. Тот самый, чья физиономия запечатлена была на фотографии в паспорте. Правда, он отпустил теперь бороду.

С инкогнито пришлось распроститься. Предъявил Налимову служебное удостоверение. Осмотрел палатку. Под ее крылом обнаружил рюкзак с кладом, едва прикрытый грудой гальки. Конфисковать его удалось без осложнений: на изнанке рюкзачного клапана химическим карандашом была выведена моя фамилия.

— Откуда это здесь — понятия не имею, — осклабившись, заявил Налимов.

— Объясню в «Аламедине».

Норцова и шерпа мы чуть не настигли на слиянии двух отрогов. Но я замедлил темп. Зачем прежде времени устраивать этой парочке свидание. Пусть считает шерп, что мы зевнули Налимова, Налимов — что мы упустили шерпа.

Рано поутру в шатровой палатке Ковальчика я принялся за Налимова уже по-настоящему.

— Как попали мои вещи к вам в палатку?

— Об этом я еще вчера сказал: понятия не имею.

— Где вы работаете?

— В столице, — глумливо заметил Налимов. — Где же еще востоковеду работать? — и, как бы осознав, что грубость не в его интересах, уточнил. — В институте рукописного и печатного слова. Исполняющий обязанности старшего научного сотрудника.

— В отпуске сейчас?

— Ученый никогда не бывает в полном отпуске. Наука никогда не освобождает своих рабов, — претенциозно заявил Налимов, ускользая от вопроса, и я сделал вид, что это ему сошло с рук.

— Какой тематикой занимаетесь в институте?

— Чем может востоковед заниматься в институте рукописного слова? Восточными рукописями.

— Какого периода?

— Какого? — высокомерно покосился на меня Налимов. — Средних веков.

— И какими авторами, — нимало не смутившись, продолжал я. — Имена какие-нибудь назовите. Навои, Улугбек… — неопределенно помахал рукою, поясняя, что полный перечень интересующих меня имен отнял бы слишком много времени.