Хрустальный грот. Полые холмы

– Нет. Я хочу учиться больше всего на свете. Но учение больше пойдет впрок тому, кто успел хоть чуть-чуть повидать свет. В самом деле, государь! Если ты позволишь мне поехать с тобой…

– Тебе сказали, что я еду в Сегонтиум? Это не праздничная прогулка! Путь будет далекий и трудный, и мы не станем дожидаться неумелых всадников!

Я не отводил взгляда от яростных голубых глаз. Это было тяжело, все равно что поднимать огромный камень.

– Я же учился ездить, государь. У меня теперь хороший пони…

– Ну да, этот, которого Диниас загонял. Это показывает, чего ты стоишь. Нет, Мерлин. Я детей не беру.

– Значит, ты и Диниаса тоже оставишь?

Я услышал, как мать ахнула. Дед резко обернулся в мою сторону. Я увидел, как его кулаки сжались на подлокотниках кресла, но он меня не ударил.

– Диниас – мужчина.

– Но ведь Маэл и Дуах тоже едут с тобой, государь?

Это были пажи, мальчишки моложе меня, которые повсюду ездили с ним.

Мать что-то начала говорить мне беззвучным торопливым шепотом, но дед поднял руку, заставляя ее замолчать. В грозных глазах под нахмуренными бровями появился интерес.

– Маэл и Дуах мне нужны. А чем можешь пригодиться ты?

Я ответил ему спокойным взглядом.

– Пока что ничем. Но разве тебе не говорили, что я владею языком саксов не хуже валлийского, что я читаю по-гречески и знаю латынь лучше, чем ты?

– Мерлин… – начала было мать.

Но я перебил ее:

– Я мог бы добавить сюда бретонский и корнуэльский, однако не думаю, что они пригодятся тебе в Сегонтиуме.

– А можешь ли ты назвать мне хотя бы одну причину, – сухо поинтересовался дед, – почему я должен говорить с королем Вортигерном на каком-то другом языке, кроме валлийского, если учесть, что он родом из Гвента?

И по его тону я понял, что победил. Я отвел взгляд – это было все равно что с честью отступить с поля брани, – перевел дух и кротко ответил:

– Нет, государь…

Он рассмеялся громким лающим смехом, вытянул ногу и перекатил одного из псов на спину.

– Что ж, быть может, в тебе все же есть что-то семейное, хоть по внешности и не скажешь! По крайней мере, у тебя хватило духу подергать за хвост старого пса в его конуре, когда это понадобилось. Ладно, поезжай. Кто тебе прислуживает?

– Кердик.

– Сакс? Скажи ему, пусть соберет тебя. Мы выезжаем на рассвете. Ну и чего ты ждешь?

– Я хочу пожелать матушке спокойной ночи.

Я встал с табурета и подошел, чтобы поцеловать ее. Со мной такое бывало нечасто, и мать удивилась.

– Не на войну едешь, – резко сказал дед у меня за спиной. – Через три недели вернешься. Ступай!

– Да, государь. Благодарю тебя. Спокойной ночи.

За дверью я добрых полминуты стоял, прислонившись к стене и выжидая, пока уляжется сердцебиение и пройдет тошнота, подступившая к горлу. «Боги следуют за тобой лишь тогда, когда ты сам встанешь на их тропу. А это требует мужества».

Я сглотнул стоявший в горле ком, вытер о тунику вспотевшие ладони и побежал искать Кердика.

Глава 9

Так я впервые выехал из Маридунума. Тогда это казалось величайшим приключением в мире: выехать морозным утром, на рассвете, когда в небе еще горели звезды, в тесной компании людей, сопровождавших Камлаха и короля. Поначалу большинство моих спутников были угрюмыми и полусонными, и ехали мы по большей части молча. Дыхание курилось в холодном воздухе, подковы коней высекали искры из каменистой дороги. Даже звон упряжи казался ледяным. Я так замерз, что еле чувствовал в пальцах поводья, и думал только об одном: как бы не свалиться с взбудораженного пони. А не то я с позором отправился бы домой, не успев проехать и мили.

Поездка в Сегонтиум заняла восемнадцать дней. Там я впервые увидел короля Вортигерна, который к тому времени уже более двадцати лет был верховным королем Британии. Можете не сомневаться, я о нем наслушался всякого – и правды, и сплетен. Он был человек суровый и жестокий, как любой, кто взошел на трон через убийство и держится на крови; но он умел проявлять силу, когда это требовалось, и совсем не его вина, что выбор саксов в качестве наемников обернулся против него, словно неверный меч, разрубивший до кости руку хозяина. Он платил и платил снова, потом начал сражаться; и теперь он большую часть года проводил, грызясь, как волк, пытаясь сдержать бродячие орды, скопившиеся на Саксонском берегу. Люди говорили о нем – почтительно – как о жестоком и кровожадном тиране, а о его королеве-саксонке – с ненавистью, как о ведьме. Но хотя я вырос на байках кухонных рабов, я ожидал встречи с королем скорее с любопытством, чем со страхом.