Хрупкий лед

— А вот приют… Его она не оставила бы никогда. Что я, Настюшу свою не знаю, что ли? Кто кроме нее этими детьми заниматься будет? Она им всю душу отдает. У нас с детьми не сложилось, но Настя каждого воспитанника, как родного любит. И они это чувствуют. Видел, сколько рисунков? А там же и отпетые хулиганы отметились, для которых у воспитателей и директора уже теплых слов не найдется, всех достанут, потому что озлобились. А Настя их понимает, потому как сама через это прошла. И таких обнимет, согреет, придумает занятие. Вот дети и тянутся к ней, доверяют. Не оставит она их никогда. На кого? Да и не потребую я от нее этого. Мне ее счастье, ее радость — оно важнее, Саша. Карьера, слава… Это здорово, не буду спорить. А может и греет не хуже близкого человека рядом. Не знаю. Да вот мне как-то с женой рядом — понятней и ближе счастье. Утром кофе выпить. Вечером чай, пока рассказываем, что за день произошло. Это мой, наш выбор. Не хуже и не лучше, чем твой. И не каждый должен таким путем идти. Но на каждой дороге свои жертвы. Я отказался от карьеры. Ты… сам оцени, что выбрал, чтобы подняться на такую вершину, когда каждый знаток хоккея знает твое имя. Да и решать, стоило ли оно того — только тебе.

Валерий открыл глаза и посмотрел на Александра. Не ушел. Стоял напротив и слушал. Уже без раздражения. Но и в глаза не смотрел. Отвел взгляд вдаль коридора, сжал рот, переплел пальцы за спиной. Собраный и серьезный, словно предстоящий матч обдумывал.

— Но заявлять мне, что ты имеешь право на что-то спустя столько лет — не надо, Александр. Я не мешал тебе с ней общаться и разговаривать, я не запретил тебе здесь находиться, потому что верю — Настя дорога для тебя. Но так ли ты ее любишь, действительно, как заявил полчаса назад? И где была эта любовь все эти годы, кроме как в мимолетных воспоминаниях между тренировками и матчами, между наградам и успехами? Нужна ли тебе Настя или ты просто не знаешь, за что ухватиться теперь, когда карьера окончена? — Валерий с вопросом глянул на Александра. — И насчет лечения: я не вижу причин не доверять этой больнице и нашим врачам. Изменения в ее состоянии есть и они в лучшую сторону, как бы мне самому не хотелось быстрого прогресса. Но мы реалисты, и многое видели на льду, знаем, что уже чудо то, что Настюша жива. Будет надо, пригласим на консультацию врачей из военного госпиталя, есть связи. А пока — ее лишний раз дергать, только ухудшим ситуацию.

Больше ему добавить было нечего.

Потому Валера просто вернулся в палату и сел на свое место в изголовье кровати Насти. Взял руку любимой и снова прижал к своим губам. Опустил их ладони. Наклонился к лицу, устроившись на подушке рядом с Настей. Провел пальцами по ее волосам, еле касаясь, осторожно, не имея представления, не причиняет ли ей этим боли.

— Давай, егоза. Ты сильная. Возвращайся. Ты так мне нужна. Я слабее, мне без тебя никак, — прошептал Валера едва слышно.

Да так и остался здесь, лежать рядом с ней на подушке, как сотни ночей в их жизни, вслушиваясь в почти неслышное дыхание Насти.

Александр не торопился заходить в палату. Он стоял у окна, перекатываясь с пятки на носок, и пытался осмыслить все, что вывалил на него этот тренер. Обдумать. Сложно и непросто. Никогда не любил копаться в себе. И сейчас желания — не имелось. Но иногда стоит, пусть это и не в характере Верещагина. Тем более сложно признать, что не в столь уж во многом Александр мог придраться к его словам.

В его характере было идти вперед, не оглядываясь, да. Верещагин всегда считал это преимуществом. Умение вычленить главное и сосредоточиться на нем. Отрешиться от иного. То, чему с детства учили его и мать, и Дима, и остальные тренеры. Такая стратегия и сделал его тем, кем он в итоге стал. Позволила достичь таких высот, о которых когда-то давно маленький мальчик из неполной семья, да еще и с проблемами речи — мог лишь мечтать. И он мечтал. Более того — воплотил свои мечты в реальность. Заслуженно, как считал Верещагин. Да и Валерий этот его не упрекал и не пытался переубедить, кажется. Похвалил даже вроде, между делом, если Верещагин его верно понял, конечно. Хотя он не искал похвалы этого мужчины.

Совсем недавно Александру казалось, что он понимает Валерия, знает, что тот чувствует, что у них — одна на двоих эта боль и страх за Настю. Сейчас он не был уверен в подобном. Потому что этот разговор о многом заставил задуматься. Очень о многом.

Он наклонился, прижавшись лбом к холодному стеклу. Перед глазами вновь появилось бледное и уже бесчувственное лицо Насти, когда они добежали до машины. Вспомнилось, каким испуганным был выскочивший из машины водитель, который все же успел свернуть хоть немного. Те минуты, пока они ждали «скорую».

Словно на краю пропасти. Оглушающие мгновения. Сбивающие с ног похлеще трех защитников противоположной команды. В тот момент ему показалось, что он в жизни никого так не ценил и не дорожил никем настолько, как Настей, которую вот-вот мог потерять безвозвратно. Не стеснялся и не побоялся заявить, что любит ее.