Хроники последнего лета

— Ну-ну, — с глумливой улыбкой сказал завотделением, — приятно видеть человека, разобравшегося в жизни. Какое тонкое восприятие мира, какая уверенность в собственной правоте! Куда тут мне, многогрешному что-то советовать…

— Ты же сам говорил…

— Ничего я не говорил, — отрезал доктор, принявший вдруг обыкновенный вид, — я вообще с вами разговариваю первый раз. При прошлой встрече вы были в глубокой коме.

Он повернулся к медсестре, с открытым ртом слушавшей разговор, и сказал:

— Анна Александровна, выдайте больному одежду и проводите до выхода. Вам такси вызвать?

— Не нужно.

— Как знаете. Анна Александровна, пожалуйста.

Медсестра молча кивнула и удалилась. Она, конечно, исполнила распоряжение, но сразу после этого бегом по коридору направилась в сестринскую. Скопившиеся на языке слова уже не было сил удерживать в себе, требовалось срочно хоть кому-нибудь пересказать содержание разговора завотделением и бородатого пациента.

* * *

Ахмед медленно шел вдоль Садового Кольца — от Сухаревской площади в сторону высотки у трех вокзалов. Солнце нещадно жарило, тысячи автомобилей двигались единым раскаленным потоком, а прохожие старались перебраться на другую сторону улицы, где на тротуар падала тень от домов. Но Ахмеду телесные ощущения были безразличны. Ехать на машине казалось невозможным — железо, резина и бензиновая копоть никак не сочетались с высокими мыслями. Он настолько погрузился в себя, что натыкался на встречных прохожих, но не замечал этого, а продолжал идти с блаженной улыбкой на губах.

Пожилая женщина, одетая, несмотря на жару, в толстую черную кофту и косынку в горошек, случайно встретилась с Ахмедом взглядом, охнула, остановилась, перекрестилась и долго смотрела ему вслед.

Смог бы Ахмед описать собственные мысли? Наверное, нет. При ясном понимании открывшихся истин он не смог бы перевести их в слова и найти точные формулировки. Дух захватывало от красоты картины, но — увы — язык был не в состоянии следовать за прекрасными внутренними образами. Это было очень обидно — впервые в жизни Ахмед ощутил бессилие не физическое, а внутреннее. Как так — не суметь выразить собственные мысли?! Приступ душевной немоты… Неужели такое возможно? Оказалось — еще как возможно!

Ахмед единственный раз был у Али и помнил дом примерно, но, тем не менее, безошибочно вышел к подъезду шестиэтажки, спрятавшейся во дворе напротив сталинской высотки. Квартиру вспомнить сразу не удалось. Шестнадцать? Или восемнадцать? В шестнадцатой на звонок домофона никто не ответил, а в восемнадцатой очень резко сказали, что думают о незваном госте, о человеке по имени Али, а также обо всех иных гражданах с похожими именами. Пару недель назад Ахмед за такие слова вынес бы дверь вместе с косяком, но сейчас только извинился, стараясь по мере сил быть вежливым. Решив, что рациональный подход себя полностью исчерпал, он нажал на домофоне две первые попавшиеся кнопки и — о чудо! — услышал знакомый голос.

Через минуту Ахмед вошел в квартиру, где его с искренней радостью приветствовал Али.

— Долго же ты, брат, шел к нам! Полгода?

Ахмед вспомнил, что последний раз они встречались в прошлом декабре, как раз под Новый Год. Али тогда сурово выговаривал, что языческий праздник отмечать нельзя. Он, вообще, говорил много чего… Ахмед посмеивался, но теперь, когда прижало, вспомнил! Все — правда! И ад где-то рядом, Иблис ухмыляется, предвкушая встречу, и слуги его повсюду, и страх гложет сердце! А ведь рассказывал Али, что надо делать! Почему тогда не послушал?

Раскаяние ощущалась почти как физическая боль. Ахмед скривился и опустился на стул в прихожей. Али взял его за руки.

— Пойдем в комнату, брат!

В большой комнате, где из мебели был только низкий стол и заваленный подушками мягкий ковер, три незнакомых человека сидели прямо на полу пили чай с сушеными финиками. Увидев Ахмеда, они встали и поочередно поздоровались, обнявшись, как это принято на Востоке, но ни один не назвал своего имени.

— Садись, брат!

Али налил в пиалу душистого чая из чайника с длинным изогнутым носиком и протянул Ахмеду.

— Спасибо…

Ахмед уселся на ковер, один из хозяев подложил ему под локоть подушку, а другой пододвинул корзиночку с финиками.

— Кушай, дорогой!

— Спасибо…

Али с улыбкой дождался, пока Ахмед выпьет чаю и съест несколько фиников, а затем дружелюбно спросил:

— Что привело тебя, брат, к нам?

Ахмед откашлялся и ответил севшим голосом:

— Поговорить… надо поговорить.

— Это прекрасно! — воскликнул Али. — Поговорить… и узнать хорошее, ибо сказано: «И скажи Моим рабам, чтобы они говорили то, что лучше…»

Услышав эти слова, три человека, присутствующие в комнате, благоговейно склонили головы и произнесли фразу по-арабски. Ахмед тоже кивнул.

— Я знал, — продолжал между тем Али, — я знал, что ты придешь! Ты не похож на остальных. И на тебя можно положиться.

— Можно, — подтвердил Ахмед, — теперь можно.