Хроники последнего лета

Ну конечно! Бедная девочка наверняка пала жертвой ребят, создавших теорию о некоей особенной сложной русской душе. Если бы она знала, насколько эти рассуждения отличаются от реальности. Какая тут сложность — смесь азиатской жестокости, европейской сентиментальности и восточной жадности, изрядно приправленная алкоголем.

— Достоевский, — продолжала Катрин, — я разумеется, слышала о нем, но никогда не читала… И вот… Скажи, вы не собираетесь воевать с этими людьми?

— Дорогая, — снисходительно улыбнулся Макдауэлл, — не воспринимай серьезно фантазии писателей. К тому же мы вовсе не собираемся с ними воевать.

— Это хорошо. С ними нельзя воевать и опасно дружить — можно заразиться образом мыслей.

— Забавное рассуждение! И что ты еще почерпнула из Достоевского?

— В двух словах? Хорошо… У меня сложилось впечатление, что у них происходит постоянная борьба между богом и дьяволом. Везде.

Сенатор едва удержался от смеха.

— Как романтично… кто побеждает?

— В том-то и дело, что никто. Мне почему-то представляется боксерский ринг. Постоянный бой ради боя.

— Забавное сравнение. Россия — боксерский ринг потусторонних сил. А мы, выходит, зрители?

— Наверное.

— И как нам себя вести?

— Как угодно, — сказала Катрин, — главное — не оказаться между бойцами.

* * *

Стив Белл, глава аналитической службы Макдауэлла в полной мере обладал качеством характера, без которого невозможно стать первоклассным аналитиком: он был невероятный зануда. Только такой человек мог управлять командой из двух десятков выпускников Гарварда, и при этом педантично оценивать и обобщать результаты их работы. Одно плохо: его доклады воспринимались крайне тяжело — на второй минуте нестерпимо хотелось спать. Виной тому, вероятнее всего, были монотонный голос, полное отсутствие эмоций и привычка постоянно повторять отдельные обороты речи.

Вот и сейчас, сенатор, слушая Стива, изо всех сил боролся с дремотой, но при этом старался добросовестно следить за ходом мысли докладчика.

— Достоверные базы данных доступны на период с восемьдесят восьмого года. С восемьдесят восьмого. Под достоверностью мы понимаем возможность тройной проверки из независимых источников, при отсутствии такой возможности мы соответственно понижаем уровень достоверности…

Из доклада аналитика выходило, что советник заместителя главы администрации русского президента Добрый-Пролёткин был на самом деле личностью незаурядной и интересной. Впрочем, все свидетельства его незаурядности относились скорее к области слухов и подтверждений из документальных источников не имели. Так, например, два агента сообщали, что в середине девяностых он, занимая должность главного специалиста отдела по связям с общественностью Администрации, контролировал сеть мелких торговых предприятий, которые русские называют «палатки». Сам же процесс контроля больше напоминал тривиальную гангстерскую крышу. Сам по себе этот факт вызывал серьезные сомнения: спецслужбы всегда очень тщательно проверяют всех сотрудников федеральных структур, так что откровенный криминал стоит, пожалуй, исключить. Тем более что в других доступных архивах отсутствуют какие-либо упоминания об этой ситуации.

Но вот что странно — оба агента подтверждают факт участия Доброго-Пролёткина в крышевании мелкого бизнеса и в то же время свидетельствуют, что его криминальным конкурентом был никто иной как другой советник Администрации, а в девяностые — главный специалист того же отдела Гофман. Да, да, тот самый долговязый клерк, который участвовал в организации визита Макдауэлла в Москву. Причем Добрый-Пролёткин интересовался исключительно книготорговлей, детскими игрушками и компьютерным бизнесом, в то время как его оппонент отличался всеядностью, но отдавал предпочтению импорту алкоголя.

Если принять подобное на веру, то придется признать, что Администрация Президента поощряла мелкий рэкет, поскольку сохранить в тайне от руководства такую деятельность невозможно. А это маловероятно даже для российских реалий конца двадцатого века.

С другой стороны — ничего, что могло указывать на какие-то сверхъестественные способности Доброго-Пролёткина. Ни слова, ни упоминания. Так что версия о некоем техническом устройстве, одурачившем следящую аппаратуру, выходила на первый план.

Макдауэлл придвинул файл с документами, раскрыл его и с рассеянным видом стал просматривать бумаги. Так… Добрый-Пролёткин Иван Степанович… Удивительно труднопроизносимое имя… родился… учился… снова учился… поступил на службу в аппарат правительства… потом — администрация президента… копии официальных анкет с приложенным переводом… доклады агентов… психопрофили… В общем — подозрительно мало информации для человека его уровня. Да и все, что есть — написано сухим формальным языком и совершенно не дает возможности составить полный портрет. Бумаги скучные и какие-то бесцветные.

Размеренная речь аналитика звучала все тише, словно постепенно отдалялся. Сенатор прекрасно понимал, что впадает в как-то сомнамбулическое состояние, видел и осознавал все происходящее вокруг, но никак не мог противостоять плавному скольжению в сон.