Хроники Особого Отдела (СИ)

— Да я и сам не знаю, кто я. На сегодняшний день — руководитель этого отдела. Если вас заинтересует то, чем мне поручено заниматься, то вам, как лицу духовному, предоставили бы здесь недалеко приход. А я бы обращался за помощью.

Василий Иванович положил ладонь на колено говорящего и долго молчал, прикрыв глаза.

— В безверии тяжело дышать. Мгла вокруг. Солнце каждый день садится, мраком кумачовым окрашивая закат. Само багровое распухшее страшное. Мало веры в людях. Мало добра. Вон, в окне твоём, стаи воронья над звёздами кремлевскими так и вьются. Войне конец, а правды как не было, так и не видно. Победу великую народ выстрадал, океаном крови, а радость, впереди стоящая, пламенным кольцом опоясана, сухой ветер огненный поднимается по новой. Вижу я. Едва-едва замерцали звёзды, как затянуло их дымным заревом.

— Ну, вы даёте! — хмыкнул забаррикадировавшийся подушками от предстоящих невзгод человек. — Ещё парочка таких оракулов, и надо сдыхать, а как же лягушка?

— Какая лягушка? — вырвавшись из транса предсказания, спросил Василий Иванович.

— Да та самая! Которая молоко в масло ногами сбила и из кувшина выпрыгнула! Ну что, идёте в настоятели храма-то? Вы реальный экзорцист, и мне необходима ваша помощь!

========== Глава 1. Начало. Часть 3 ==========

3.

С улицы Горького, повернув под арку в сторону Большой Никитской, неторопливо шурша резиной плавно зарулил блестящий новой чёрной краской ЗИС 101.

Впереди, несомненно лучшим архитектурным украшением, правда, ставшим за тридцать последних лет чужим этому городу, высился храм Воскресения Словущего на Успенском вражке.

Вокруг него заплесневевшими пятнами раскинулись тёмно-серые и коричневые массивные здания за заборами, при этом сами сильно напоминающие режимные учреждения.

Напротив паперти, у самого входа в храм, молчаливо высилась огромная куча мусора, которая своим массивным телом, содержащим в основе щебенку, делила предверие и притвор на дальнюю, чистую, и ближнюю, испачканную зимней московской грязью, части.

Сонный же Брюсов переулок, со своими уныло ровными, казарменными линиями, отметил подъехавший казённый лимузин вялым утренним гавком, который издала лужёная глотка, возлежавшей на тёплом мусорном образовании, большой чёрной собаки.

Полусонная зверюга подняла тугой шланг массивного хвоста и, с громким шмяком опустив его на каменистое ложе, показала ряд белых ровных клыков подъехавшим.

Дверь автопрома 1941 года выпуска закряхтела, словно древний старик, вздрогнув ещё тормозящими колёсами, и плавно распахнулась, мерцая красной кожей внутренней обшивки.

Из непроницаемого стального нутра вылез бородатый, одетый в ватник благообразный товарищ и второй, держащийся за грудь — высокий спортивный худой.

Пёс, со вздохом бывалого в передрягах «знатца», перевёл круглый коричневый глаз на одного, потом на второго и, до конца не поняв, какой из приехавших опаснее, решил всё-таки освободить занимаемый им плацдарм без боя.

Сразу за храмом виднелся жилой проулок с лавками, магазином и бараками, от которых тянуло вонью, и всегда можно было удачно укрыться.

Приехавшие, с уважением и некоторой опаской, смотрели на величавое здание, устремляющее в вечность высокой колокольней, свою неухоженную, но ещё могучую постройку.

Василий Иванович сурово проследил путь исчезающей твари и буркнул:

— Бесовское отродье-то!

Удивленный увиденным Ян закашлялся, охнул и глотнув пару раз стылого воздуха, отдышавшись заметил:

— Однако…

***

Внутри храм оказался еще страшнее. Серые, давно не знавшие извёстки, стены с разросшейся на них плесенью, рисующей на аркадных сводах причудливые перья неизвестных птиц, помёт от расплодившегося воронья и осуждающий бессмертный лик, проникающий в раненые души прихожан, встретили не успокаивающим тёплом, а глухой обидой на безбожных детей Великой Державы.

Жутким серым оком зимнего дня смотрели на людей давно выбитые провалы витражей. Гулял сквозняк. Гулко каркала потревоженная стая.

— Словно на костях человеческих стоим. На прахе Божьем… — обиженно бурчал священник, не ожидавший подобного кощунства в самом центре православной Москвы.

— К весне починим, и к Победе приход твой заработает, — уверенно сообщил оптимистично настроенный оппонент.

— Ян Геннадьевич, а когда Победа-то?

От громкого гула басовито прозвучавшего и отразившегося от стен, тоскующего храма, переговорщики вздрогнули и обернулись.

— Вон, у него спроси. Он всё знает.

— Ну, ты и громкоговоритель! Чего вылез-то, Илья? — поинтересовался Ян, рассматривая огромного, слегка смахивающего на былинного Муромца, парня, правда, без положенной по богатырскому статусу бороды, а наоборот, одетому не по погоде в лёгкую военную форму с новыми лейтенантскими нашивками.

— Так я телохранитель Ваш, а не водитель. У меня свои полномочия, Ян Геннадьевич. И папра-ашу не спорить, — зыкнул пришедший, и храм в ответ рассмеялся посыпавшейся на них сморщенной серой извёсткой.

Вокруг словно потеплело. Старая церковь приняла глупых детей, заглянув в их души…