Хроники

— Нет, это нам не подойдёт! — Снял шлем редактор. — У нас детское издательство, а вы что предлагаете? Резня, кровь, хронолётчик-преступник, главные герои — убийцы, причём Василиса — кто у вас её играет? — хладнокровно разрабатывает план убийства своего спасителя!

— Но, ведь…

— Да и сюжет не нов. — Редактор прочёл на футляре название мыслефильма. — Мне кажется, оригинал сказки интереснее. Вон у нас в салоне сколько этих «Кощеев Бессмертных». Дети с удовольствием играют. И ни разу никто не захотел превращаться в Кощея. А у вас этот Кощей — хронолётчик, герой нашего времени, так сказать. И вдруг — преступник, да ещё и жертва! Вы представляете нагрузку на психику ребёнка, пожелавшего испытать эту роль? Да и эмоции у вашего Кости Щеева…

— Шеева.

— Тем более. Эмоции у вашего Кощея, когда он смотрит на Василису… Одним словом, для конкурса исторических мыслефильмов для детей и юношества ваш «Кощей Бессмертный» не подходит.

Тимур Боев встал и подошёл к мыслепроектору.

— Извините! — Отвёл его руку редактор. — Мыслефильмы не рецензируются и не возвращаются. Таков обычай. Идите, дорогой, и работайте. До начала конкурса ещё есть время. Желаю Вам и вашим друзьям успеха. И пришлите ко мне актрису, игравшую Василису! — крикнул редактор выходящему Тимуру. Потом надел шлем мыслепроектора и нажал кнопку воспроизведения…

Тимур ввалился в комнату и заметался по ней.

— Ты что? — Изумлённо уставился на него из-под съезжающей на глаза повязки Костя.

— Не принял! — зло выдохнул Тимур. — «Нам это не подходит. Идите и работайте».

— Как это не подходит? — Взвился с койки Костя. — Почему? Что же я зря мотался в прошлое, тягал туда-сюда модель хронолёта, вытаскивал из-под стрел Василису, лечил её?

— Вот Василиса ему явно по душе. Он хочет её видеть!

— А вот этого он не хочет? — Сорвал с головы повязку Костя. — Мечом по башке он не хочет? Ради чего я страдаю?

— Надеюсь, он не понял, что наш мыслефильм полудокументальный. Или сделал вид, что не понял, — успокаиваясь, сказал Тимур. — Кому охота отвечать за пособничество «диким хроникам»? И мыслефильм, гад, не вернул.

— Вот негодяй! — Вновь сел на кровать Костя. — Мы ж не успеем сделать другой: до начала конкурса меньше месяца!

— Теперь это не важно, — хмуро ответил Тимур. — Он же не примет от нас ни одного мыслефильма, пока мы не приведём к нему Василису. Что будем делать?

2. Персей

Диктис сполоснул в море руки, взял корзину с рыбой и пошёл к хижине. Чей это огромный сундук у дверей? Рыбак поставил корзину в тени росшего у хижины кипариса и открыл дверь.

— Даная?!

— Тише! Ребёнка разбудишь. — Встав с ложа, вытолкнула хозяина наружу гостья.

Диктис снял гиматий[1], оставшись в короткой хлене[2].

Широким жестом сеятеля он расстелил снятый плащ на влажной ещё от утренней росы траве. Глухо стукнули, задев громадный сундук, небольшие свинцовые грузики, зашитые в углы гиматия, чтобы он не соскальзывал при движениях. Диктис жестом предложил девушке сесть.

— Прости, царевна, я не ждал гостей, и в доме у меня, как ты, наверно, уже заметила, ничего нет. Вот только корзина свежепойманной рыбы. Я могу быстро приготовить её для тебя.

— Не это главное. — Брезгливо сморщив нос и подобрав расшитую золотыми звёздами полу голубого хитона[3], девушка грациозно опустилась на плащ рыбака. — Ты всё так же красив, — вздохнула она, глядя на растерянного полуобнажённого юношу, замершего перед ней. — Ну, что стоишь? Займись рыбой, пока она не протухла. Да глянь в моём сундуке: там должны быть ойнохоя[4] с вином и кое-какие сласти. И передвинь очаг! Не видишь, он дымит прямо на меня. Всё так же красив и… глуп!

— Зачем ты здесь, царевна? — Нахмурился рыбак. — Я не желаю больше быть твоей игрушкой.

— У меня теперь другая игрушка: вон спит в твоей грязной хижине, неужто не заметил?

— Ты хочешь сказать… — изумлённо заулыбался Диктис.

— Я хочу сказать сразу, что не знаю, кто его отец, идиот! — зашипела Даная. — Ты вообразил, что был у меня единственным? Когда мой полоумный папаша, испугавшись дурацкого пророчества[5], запер меня во дворце и стал отказывать всем сватавшимся ко мне женихам, он, наверно, вообразил, что я так покорно и умру старой девой. Ему и в голову не пришло, что детей умеют делать не только цари и принцы.

— Что же ты сказала царю Акрисию, когда родила?

Даная злобно захохотала.

— Я сказала, что сам великий бог Зевс пролился ко мне в спальню золотым дождём, и что Персей — плод нашей любви! И если дорогой мой папаша причинит нам с сыном малейший вред, Зевс покарает его.

— И царь Акрисий поверил?

— Разумеется! Поверил же он прорицателям. Да и не было у него другого выхода: отказать стольким знатным женихам и потом объявлять внуком неизвестно чьего ублюдка? А Зевс, как-никак, завидный родственник.

— Но почему ты здесь, Даная? Неужели всё же…

— Ишь, размечтался! Просто отец выставил нас с Персеем из дома. Ты единственный мой любовник, покинувший Аргос. Здесь, на Серифе, никто не знает и не подозревает о нашем знакомстве. Надеюсь, у тебя хватило ума держать язык за зубами?