Хроника революции

Морозным утром 3 марта Ломоносов ехал на вокзал в открытом автомобиле, с трудом пробирающемся через толпы ликующего народа. Заметив Лебедева, медленно шедшего в шубе с поднятым воротником, Ломоносов окликнул его, но тот, едва заметно покачав головой, продолжал идти. Ломоносов приказал шоферу развернуть автомобиль. Они догнали Лебедева на одной из малолюдных улиц. Он влез в машину и на вопрос Ломоносова: "Где же акт, где Гучков?" - зашептал ему на ухо: - Акт вот. - И сунул Ломоносову в руку сверток. - Гучков арестован рабочими. - Что?! - переспросил Ломоносов, дрожащей рукой запихивая в боковой карман пальто бумагу. - В министерстве расскажу, - пробормотал Лебедев, обессиленно откинувшись на спинку сиденья. Приехав в министерство, они поднялись в кабинет Бубликова. Там было несколько чиновников. - Ну что? Как? - почти крикнул им из-за стола Бубликов. - Ничего, но... - Ломоносов замялся, глядя на пол, потом решительно сказал: - Александр Александрович, у меня есть к вам одно сообщение совершенно доверительного характера. Когда они остались наедине, Бубликов обеспокоенно и в то же время недовольно спросил: - В чем дело? - Гучков арестован... Акт отречения вот... - Достукался, - сказал Бубликов после минутного молчания. - Итак, будем присягать Михаилу... Да, а с Гучковым-то что? - Когда поезд пришел в Петроград, его встретило порядочно народу, начал Лебедев. - Потом он пошел на митинг в мастерские. - Старый авантюрист, - пробормотал Бубликов. - Когда я приехал на вокзал, он уже был в мастерских, а Шульгин сидел в кабинете начальника станции. Было известно, что в мастерских неспокойно, настроение было тревожное. Затем из мастерских передали, что Гучков арестован, акта у него не нашли и идут обыскивать других депутатов, чтобы уничтожить акт. - Зачем? - "Товарищи" да и все остальные желают низложить царя, кажется... отречения им мало. - Ну, а потом? - Мне передали акт, я потихоньку, закоулками, выбрался да и дал тягу. - А Гучков и Шульгин? - Не знаю. - Я сейчас буду разговаривать с Родзянко, а вы, господа, узнайте, что с депутатами. Акт отречения не давил, а жег Ломоносову левый бок. По телефону узнали, что Гучкова отпустили и он вместе с Шульгиным уехал в Думу. С этим известием Ломоносов вернулся в кабинет Бубликова. Неряшливо одетый, с отекшим от недосыпания лицом, Бубликов бегал по комнате и кого-то громко проклинал. Из его довольно бессвязных слов Ломоносов понял, что в городе положение примерно такое же, как на вокзале. Большинство рабочих против отречения. С раннего утра в Думе между Временным Комитетом и Советом Рабочих Депутатов идут об этом горячие споры. Совет усилен солдатскими депутатами. - Грамоту ищут по всему городу, возможно, и сюда придут. Где она? обеспокоенно спросил Бубликов. - У меня в кармане. - Это не годится. Надо спрятать. - Положить в несгораемый шкаф, приставить караул? - Нет, положить в самое незаметное место... И не в этой комнате, конечно. Сохранение этой грамоты или несохранение положения не изменят, но все-таки... во-первых, отречение освобождает войска от присяги, во-вторых, уничтожение акта окрылит черные силы. - А не снять ли нам с него несколько копий? Подллинник спрятали среди старых запыленных номеров официальных газет, сложенных на этажерке в секретариате. - Ну, а теперь по копии можно начать печатание. - Нет, надо запросить Думу, - возразил Бубликов. - Зачем? Ведь, чем скорее грамота будет напечатана, тем скорее весь этот шум прекратится. Да и набор, корректура, печать - все это требует времени. А кроме того, наборщики ждут. - Нет, надо сделать запрос. Через несколько минут последовал приказ: "Не печатать, но наборщиков не распускать".

Разговор в Думе: - Сижу я в зале час, другой... Скучно. Подсаживается ко мне старичок в пиджаке, благообразный такой. Заговорили. Потом он представляется: "Великий князь Николай Михайлович (известный историк)". Ну, я тоже кланяюсь: "Присяжный поверенный Сидельников". Продолжаем беседу. "Сколько раз, - говорит, - я ему, дураку, объяснял, чем это кончится. Не слушал, вот и дождался. В декабре, уж своей шкуры ради, собрались мы, великие князья, и послали ему депутацию: заточай жену, давай ответственное министерство. И слушать не стал. Без воли всегда был, а жена и последние остатки у него отняла".